Лидия Алексеевна Чарская. "Записки институтки" - Глава VI. Сад. Тайна Нины. Ирочка Трахтенберг

Индекс материала
Лидия Алексеевна Чарская. "Записки институтки"
Глава II. Новые лица, новые впечатления
Глава III. Уроки
Глава IV. В дортуаре
Глава V. Немецкая дама. Гардеробная
Глава VI. Сад. Тайна Нины. Ирочка Трахтенберг
Глава VII. Суббота. В церкви. Письмо
Глава VIII. Прием. Силюльки. Черная монахиня
Глава IX. Вести из дому. Подвиг Нины
Глава X. Первая ссора. Триумвират
Глава XI. Невинно пострадавшая
Глава XII. В лазарете. Примирение
Глава XIII. Печальная новость. Подписка
Глава XIV. 14 ноября
Глава XV. Итог за полгода. Разъезд. Посылка
Глава XVI. Праздники. Лезгинка
Глава XVII. Высочайшие гости
Глава XVIII. Проказы
Глава XIX. Пост. Говельщицы
Глава XX. Больная. Сон. Христос Воскресе!
Глава XXI. Экзамены. Чудо
Глава XXII. Болезнь Нины
Глава XXIII. Прости, родная
Глава XXIV. Выпуск. Сюрприз
Все страницы
ГЛАВА VI


                              Сад. Тайна Нины.
                             Ирочка Трахтенберг

     Едва  я  переступила  порог,  как в классе поднялся шум и гам. Девочки,
шумя и хохоча, окружили меня, пользуясь переменой между двух уроков.
     - Ну,  Галочка,  ты  совсем  мальчишка,  -  заявила серьезно Нина, - но
знаешь, ты мне так больше нравишься, - кудри тебя портили.
     - Стрижка-ерыжка! - крикнула Бельская.
     - Молчи,  егоза,  -  заступилась  за меня Маня Иванова, относившаяся ко
мне с большой симпатией.
     Следующие  два  урока были рисование и немецкий язык. Учитель рисования
роздал  нам карточки с изображением ушей, носов, губ. Нина показала мне, что
надо  делать,  как  надо  срисовывать.  Учитель  - добродушнейшее, седенькое
существо  - после первой же моей черточки нашел меня очень слабой художницей
и переменил карточку на менее сложный рисунок.
     В  то  время  как  я, углубившись в работу, выводила палочки и углы, ко
мне  на  пюпитр упала бумажка, сложенная вчетверо. Я недоумевающе развернула
ее и прочла:

     "Душка  Влассовская!  У  тебя  есть  коржики  и  смоквы. Поделись после
завтрака.
                                                              Маня Иванова".

     - От кого это? - полюбопытствовала княжна.
     - Вот прочти, - и я протянула ей бумажку.
     - Иванова  ужасная подлиза, хуже Бельской, - сердито заметила княжна, -
она  узнала,  что  у  тебя  гостинцы,  и будет нянчиться с тобой. Советую не
давать... А то как хочешь... Пожалуй, еще прослывешь жадной. Лучше уж дай.
     Я  повернула  голову и, увидя Иванову, сидевшую возле Ренн на последней
скамейке,  кивнула  ей  в  знак  согласия.  Та  просияла и усиленно закивала
головой.
     Презрительная  гримаска  тронула  строгие  губы  моей  соседки.  Гордое
бескорыстие княжны нравилось мне все больше и больше.
     - Нина, а твоя тайна? - напомнила я ей.
     - Подожди немного, на гулянье, а то здесь услышат.
     Я сгорала от нетерпения, однако не настаивала.
     Урок рисования сменился уроком немецкого языка.
     Насколько  учитель-француз  был  "душка",  настолько  немец  - "аспид".
Класс  дрожал  на  его  уроке.  Он  вызывал  воспитанниц  резким,  крикливым
голосом,  прослушивал  заданное,  поминутно сбивая и прерывая замечаниями, и
немилосердно  сыпал  единицами.  Класс  вздохнул  свободно, заслыша желанный
звонок.
     После  завтрака, состоявшего из пяти печеных картофелин, куска селедки,
квадратика  масла  и  кружки  кофе  с  бутербродами, нам роздали безобразные
манто  коричневого  цвета, называемые клеками, с лиловыми шарфами и повели в
сад.  Большой,  неприветливый,  с  массой  дорожек,  он  был окружен со всех
сторон   высокой   каменной   оградой.   Посреди   площадки,  прилегавшей  к
внутреннему фасаду института, стояли качели и качалка.
     Едва  мы  сошли  со ступеней крыльца, как пары разбились и воспитанницы
разбрелись по всему саду.
     - Фрейлейн  в  свое  дежурство  позволяет  ходить на последнюю аллею, -
почему-то шепотом сообщила Нина, - пойдем, Галочка.
     Я  последовала  за  ней  на  самую  дальнюю дорожку, где нам попадались
редкие  пары  гуляющих.  Под нашими ногами шелестели упавшие листья... Там и
сям каркали голодные вороны.
     Мы сели на влажную от дождя скамейку, и Нина начала:
     - Видишь   ли,  Галочка,  у  нас  ученицы  младших  классов  называются
"младшими",  а  те,  которые  в  последних  классах,  -  это  "старшие". Мы,
младшие,  "обожаем"  старших.  Это уже так принято у нас в институте. Каждая
из  младших  выбирает  себе  "душку",  подходит  к ней здороваться по утрам,
гуляет  по  праздникам  с ней в зале, угощает конфетами и знакомит со своими
родными  во  время  приема,  когда  допускают  родных  на  свидание. Вензель
"душки"  вырезывается  перочинным  ножом на "тируаре" (пюпитре), а некоторые
выцарапывают  его  булавкой на руке или пишут чернилами ее номер, потому что
каждая  из  нас  в  институте  записана  под известным номером. А иногда имя
"душки"  пишется  на  стенах  и  окнах...  Для "душки", чтобы быть достойной
ходить  с  ней,  нужно  сделать  что-нибудь  особенное, совершить, например,
какой-нибудь  подвиг:  или  сбегать  ночью  на церковную паперть, или съесть
большой  кусок  мела,  -  да  мало  ли  чем  можно проявить свою стойкость и
смелость.  Я  никогда  не  обожала  еще,  Галочка,  я была слишком горда, но
недавно-недавно...  -  тут  вдруг прервала она: - Побожись мне три раза, что
ты никому не выдашь мою тайну.
     - Изволь, - и я исполнила ее желание.
     - Видишь  ли,  -  продолжала  Нина  оживленно,  -  незадолго  до твоего
поступления  к  нам я была больна лихорадкой и сильно кашляла. Пока я лежала
в   жару,  в  мое  отделение  привели  еще  одну  больную,  старшую,  Ирочку
Трахтенберг.  Она так ласково обращалась со мной, ничем не давая мне понять,
что  я  младшая,  "седьмушка",  а  она первоклассница. Мы вместе поджаривали
хлеб  в  лазаретной печке, целые ночи болтали о доме. Ирочка - шведка, но ее
родители  живут теперь здесь, в Петербурге; она непременно хочет познакомить
меня  с ними. Ее отец, кажется, консул или просто член посольства - не знаю,
только  что-то  очень  важное.  Ирочка  почему-то молчит, когда я ее об этом
спрашиваю.  У  них  под  Стокгольмом  большой  замок. Ах, Галочка, какая она
милочка,  дуся!  Какие  у  нее  глаза,  синие,  синие...  и волосы, как лен!
Впрочем,  ты  сама  сейчас  увидишь.  Только  ты  никому,  никому не говори,
Галочка,  о моем обожании, а то Бельская и Крошка поднимут меня на смех. А я
этого не позволю: княжна Джаваха не должна унижать себя.
     Последние   слова  Нина  произнесла  с  гордым  достоинством,  делавшим
особенно милым ее красивое личико.
     - Теперь ты увидишь "душку"!.. - таинственно сообщила она мне.
     В  последнюю  аллею  стали  приходить  старшие,  в таких же безобразных
клеках,  как  и  наши, но на их тщательно причесанных головках были накинуты
вместо   полинялых  лиловых  косынок  "собственные"  шелковые  шарфы  разных
цветов.
     Они разгуливали чинно и важно и разговаривали шепотом.
     - Смотри, вот она, - и Нина до боли сжала мне руку.
     В  конце  аллеи  появились  две  институтки  в возрасте от 16 до 18 лет
каждая.  Одна из них темная и смуглая девушка с нечистым цветом лица, другая
- светлая льняная блондинка.
     - Вот  она,  Ирочка, - волнуясь, шептала княжна, указывая на блондинку,
- с ней Анюта Михайлова, ее подруга.
     Девушки  поравнялись  с  нами, и я заметила надменно вздернутую верхнюю
губку  и  бесцветные,  водянистые  глаза  на  прозрачно-хрупком,  некрасивом
личике.
     - Это и есть твоя Ирочка? - спросила я.
     - Да, - чуть слышно, взволнованным голосом ответила княжна.
     "Душка"  Нины  мне  не  понравилась.  В  ее  лице  и фигуре было что-то
отталкивающее.  А  она,  моя  милая  княжна,  вся  вспыхнув от удовольствия,
подошла  поцеловать  Ирочку,  ничуть  не  стесняясь  ее  подруги,  очевидно,
посвященной  в  тайну...  Белокурая шведка совершенно равнодушно ответила на
приветствие княжны.
     - Ты  ее  очень  любишь?  - спросила я Нину, когда молодые девушки были
далеко от нас.
     - Ужасно,  Галочка!  Я  ее  люблю  первой после папы!.. За нее я готова
претерпеть все гонения "синявок"... Я ее буду обожать до самого выпуска.
     Все  это было сказано так восторженно-пылко, что у меня на душе, где-то
далеко-далеко,  зашевелилось  незнакомое  мне до сих пор чувство ревности. Я
ревновала  мою  милую,  славную  подружку  к  "белобрысой" шведке, как я уже
мысленно окрестила Ирочку Трахтенберг.
 


Реклама

Добавить комментарий


Лидия Чарская "Сказки голубой феи"