Страница 19 из 24
 |
Лидия Алексеевна Чарская. "Записки институтки" - Глава XIX. Пост. Говельщицы
ГЛАВА XIX
Пост. Говельщицы
Прощальное воскресенье было особенным, из ряду вон выходящим днем
институтской жизни. С самого утра девочки встали в каком-то торжественном
настроении духа.
- Завтра начало поста и говенья, сегодня надо просить у всех прощения,
- говорили они, одеваясь и причесываясь без обычного шума.
В приеме те, к которым приходили родные, целовали как-то
продолжительно и нежно сестер, матерей, отцов и братьев. После обеда ходили
просить прощения к старшим и соседям-шестым, с которыми вели непримиримую
"войну Алой и Белой розы", как, смеясь, уверяли насмешницы пятые,
принявшиеся уже за изучение истории. Гостинцы, принесенные в этот день в
прием, разделили на два разряда: на скоромные и постные, причем скоромные
запихивались за обе щеки, а постные откладывались на завтра.
- Как ты думаешь, тянушки постные? - кричала наивная Надя Федорова
через весь класс Бельской.
- Ну, конечно, глупая, скоромные, ведь они из сливок.
- Так это белые, а я про красные спрашиваю...
- Да ведь они тоже на сливках.
- Неправда, из земляники.
- Фу, какая ты, душка, дура! - не утерпела Бельская.
- Медамочки, это она в прощальное-то воскресенье так ругается! -
ужаснулась Маня Иванова, подоспевшая к спорившим, и прибавила нежным
голоском, умильно поглядывая на тянушки: - Дай попробовать, Надюша, и я
мигом узнаю, скоромные они или постные.
На другое утро мы были разбужены мерными ударами колокола из ближайшей
церкви, где оканчивалась, по всем вероятиям, ранняя обедня.
В столовой пахло каким-то еле уловимым запахом.
- Это от трески, - нюхая вздернутым носиком, заявила опытная в этом
деле Иванова.
Выходя из столовой, мы задержались у меню, повешенного на стенке у
входной двери, и успели прочесть: "Винегрет и чай с сушками".
- Вот так еда! - разочарованно потянула Маня. - Кто хочет мою порцию
винегрета за пучок сушек?
- Стыдись, ты говеешь! - покачала головой серьезная Додо.
- Я мытарь, а не фарисей, который делает все напоказ, - съязвила
Иванова.
- Не ссорьтесь, mesdam'очки, - остановила их Краснушка, пригладившая
особенно старательно свои огненно-красные вихры.
В классе нам роздали книжки божественного содержания: тут было житие
св. великомученицы Варвары, преподобного Николая Чудотворца, Андрея
Столпника и Алексея человека Божия, Веры, Надежды, Любови и матери их
Софии. Мы затихли за чтением.
Когда Нина читала мне ровным и звонким голоском о том, как колесовали
нежное тело Варвары, в то время как праведница распевала хвалебные псалмы
своему Создателю, у меня невольно вырвалось:
- Боже мой, как страшно, Ниночка!
- Страшно? - недоумевая, проговорила она, отрываясь на минуту от
книги. - О, как я бы хотела пострадать за Него!
В десять часов нас повели в церковь - слушать часы и обедню. Уроков не
полагалось целую неделю, но никому и в голову не приходило шалить или
дурачиться - все мы были проникнуты сознанием совершающегося в нас
таинства. После завтрака Леночка Корсак пришла к нам с тяжелой книгой
Ветхого и Нового завета и читала нам до самого обеда. Обед наш состоял в
этот день из жидких щей со снетками, рыбьих котлет с грибным соусом и
оладий с патокой. За обедом сидели мы необычайно тихо, говорили вполголоса.
Всенощная произвела на меня глубокое впечатление: темные, траурные
ризы священнослужителей, тихо мерцающие свечи и протяжно-заунывное
великопостное пение - все это не могло не запечатлеться в чуткой,
болезненно-восприимчивой душе.
Наступила пятница - день исповеди младших. С утра нас охватило
волнение, мы бегали друг к другу, прося прощения в невольно или умышленно
нанесенных обидах.
- Прости меня, Надя, я назвала тебя в субботу "жадиной" за то, что ты
не уступила мне крылышка тетерьки.
- Бог простит, - отвечала умиленная Надя, и девочки крепко целовались.
- Что мне делать, ведь я называла твою Ирочку белобрысой шведкой? -
чистосердечно, смущенная, покаялась я Нине.
Та готова была вспыхнуть как спичка, но, вспомнив о сегодняшнем дне,
сдержалась и проговорила сдержанно:
- Надо извиниться.
Едва услышав мнение Нины, я помчалась на старшую половину и, увидя
гулявшую по коридору Трахтенберг в обществе одной из старших институток,
смело подошла к ней со словами:
- Простите, мадмуазель, я бранила вас за глаза...
- За что же? - улыбнулась она. - Я не сделала тебе ничего дурного.
"Да, не сделали, а разве не отнимали у меня Нину и разве не мучили ее
своею холодностью?.." - готово было сорваться с моего языка, но я вовремя
опомнилась и молча приложилась губами к бледной щеке молодой девушки.
- Вперед не греши, - крикнула мне вслед спутница Иры, но ее насмешка
мало тронула меня.
Я была вся под впечатлением совершенного мною хорошего поступка и
охотно простила бы даже крупное зло.
Нас повели просить прощения у начальницы, инспектрисы, инспектора и
недежурной дамы.
Еленина прочла нам подобающую проповедь, причем все наши маленькие
шалости выставила чуть ли не преступлениями, которые мы должны были
замаливать перед Господом. Начальница на наше "Простите, Maman" просто и
кротко ответила: "Бог вас простит, дети". Инспектор добродушно закивал
головою, не давая нам вымолвить слова. Зато Пугач на наше тихое, еле
слышное от сознания полной нашей виновности перед нею "простите" возвела
глаза к небу со словами:
- Вы очень виноваты предо мною, mesdames, но если сам Господь Иисус
Христос простит вам, могу ли не сделать этого я, несчастная грешница!
И опять глаза, полные слез, поднялись в потолок.
- Экая комедиантка! - вырвалось у Бельской, когда мы, смущенные
неприятной сценой, вышли из ее комнаты.
- Белка, как можешь ты так говорить, ведь ты говеешь! - сказала,
толкнув ее под руку, Краснушка.
- Mesdames, идите исповедоваться, - звонко крикнула нам попавшаяся по
дороге институтка. - Наши все уже готовы.
Мы не без волнения переступили порог церкви.
Институтский храм тонул в полумраке. Немногие лампады слабо освещали
строгие лики иконостаса, рельефно выделяющиеся из-за золотых его рам. На
правом клиросе стояли ширмы, скрывавшие аналой с крестом и Евангелием и
самого батюшку.
Нас поставили по алфавиту шеренгами и тотчас же три первые девочки
отделились от класса и опустились на колени перед иконостасом.
Между ними была и Бельская. Прежде чем пойти на амвон, она, еще раз
оглянувшись на класс, шепнула "простите" каким-то новым, присмиревшим
голосом.
- Строго спрашивает батюшка? - в десятый раз спрашивали мы Киру,
исповедовавшуюся уже прошлый год.
- Справедливо, как надо, - отвечала она и погрузила взгляд на страницы
молитвенника.
- Влассовская, Гардина и Джаваха, - шепотом позвала нас Fraulein, и мы
заняли освободившееся место на амвоне.
Я стояла как раз перед образом Спасителя с правой стороны Царских
врат. На меня строго смотрели бледные, изможденные страданием, но
спокойные, неземные черты Божественного Страдальца. Терновый венок вонзился
в эту кроткую голову, и струйки крови бороздили прекрасное, бледное чело.
Глаза Спасителя смотрели прямо в душу и, казалось, видели насквозь все
происходившее в ней.
Меня охватил наплыв невыразимого, захватывающего, восторженного
молитвенного настроения.
- Боже мой, - шептали мои губы, - помоги мне! Помоги, Боже, сделаться
доброй, хорошей девочкой, прилежно учиться, помогать маме... не сердиться
по пустякам!
И мне казалось, что Спаситель слышит меня, и по этому светлому лику,
устремленному на меня, я чувствовала, что моя молитва угодна Богу.
- Господи, - уже в неудержимом восторге шептала я, - как хочется
прощать, весь мир прощать! Как жаль, что у меня нет врагов, а то бы я их
обняла, прижала к сердцу и простила бы, не задумываясь, от души.
- Люда! Твоя очередь, - шепнул мне знакомый голос.
Я мельком взглянула на говорившую. Нина это или не Нина? Какое новое,
просветленное лицо! Какая новая, невиданная мною духовная красота! Глаза не
сверкают, как бывало, а льют тихий, чуть мерцающий свет. Они глубоки и
недетски серьезны...
- Иди, Люда, - еще раз повторила она и опустилась на колени перед
образом Спасителя.
Я робко вступила на клирос. На стуле за ширмою сидел батюшка. Добрая
улыбка не освещала в этот раз его приветливого лица, которое в данную
минуту было сосредоточенно-серьезно, даже строго.
Я молча приблизилась к аналою и, встав на колени, почувствовала на
голове моей большую и мягкую руку моего духовника.
Началась исповедь. Он спрашивал меня по заповедям, и я чистосердечно
каялась в моих грехах, сокрушаясь в их, как мне тогда казалось, численности
и важности.
"Боже великий и милосердный! Прости меня, прости маленькую грешную
девочку", - выстукивало мое сердце, и по лицу текли теплые, чистые детские
слезы, мочившие мою пелеринку и руки священника.
- Все? - спросил меня отец Филимон, когда я смолкла на минуту, чтобы
припомнить еще какие-нибудь проступки, казавшиеся мне такими важными
грехами.
- Кажется, все! - робко произнесла я.
- Прощаются и отпускаются грехи отроковицы Людмилы, - прозвучал надо
мною тихий голос священника, и голову мою покрыла епитрахиль, сверх которой
я почувствовала сделанный батюшкою крест на моем темени.
Взволнованная и потрясенная, я вышла из-за ширмочек и преклонила
колена перед образом Спаса.
И вдруг мой мозг прорезала острая как нож мысль: я забыла один грех!
Да, положительно забыла. И быстро встав с колен, я подошла к прежнему месту
на амвоне и попросила стоявших там девочек пустить меня еще раз, не в
очередь, за ширмы. Они дали свое согласие, и я более твердо и спокойно,
нежели в первый раз, вошла туда.
- Батюшка, - дрожащим шепотом сказала я отцу Филимону, поднявшему на
меня недоумевающий взгляд, - я забыла один грех.
Отец Филимон с удивлением посмотрел на меня и тихо сказал:
- Говори.
- Я бросала за обедом хлебными шариками в моих подруг... пренебрегала
даром Божиим... я грешна, батюшка, - торопливо произнесла я.
Что-то неуловимое скользнуло по лицу священника. Он наклонился ко мне
и погладил рукою мою пылающую голову. И опять дал мне отпущение грехов,
покрыв меня во второй раз епитрахилью.
Когда мы вышли торжественно и тихо из церкви, нам попались навстречу
старшие, спускавшиеся пить чай в столовую.
- "Седьмушки" святые! Mesdames! Святые идут! - сказала одна из них.
Но никто не ответил ни слова на неуместную шутку. Она оскорбила каждую
из нас, как грубое прикосновение чего-то нечистого. Мы прошли прямо в
дортуар, отказавшись от вечернего чая, чтобы ничего не брать в рот до
завтрашнего причастия.
Приобщались мы на другой день в парадных батистовых передниках и новых
камлотовых платьях.
Было прелестное солнечное утро. Золотые лучи играли на драгоценных
ризах и на ликах святых, смягчая их суровые подвижнические черты...
Та же тишина, как и перед исповедью, то же торжественное настроение...
"А вдруг оттолкнет перед Святой чашей? - думала каждая из нас. - Или
рот закроется и не даст возможности проговорить своего имени духовнику?"
В нашей памяти живо было предание, передаваемое одним поколением
институток другому, о двух сестрах Неминых, находившихся в постоянной
вражде между собою и не пожелавших помириться даже перед причастием, за что
одну сверхъестественной силой оттолкнуло от Святой чаши, а другая не могла
разжать конвульсивно сжавшегося рта. Так обе злые девочки и не были
допущены к причастию.
И каждая из нас, трепеща и замирая, сложив крестообразно на груди
руки, подходила к чаше, невольно вспоминая случай с Немиными.
Но ничего подобного в этот раз не произошло...
После причастия нас поздравляло начальство и старшие. Все были как-то
особенно близки и дороги нам в этот день. Хотелось радостно плакать и
молиться. А природа для большей торжественности слала на землю теплые лучи
- предвестников недалекой весны...
Реклама |
Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Дочь лесного царя". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Сказка про Ивана, искавшего счастье". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Сказка о Красоте". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Фея в медвежей берлоге". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Подарок Ангела" ("Подарок Феи"). Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Меч королевы". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Король с раскрашенной картинки". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Чародей голод". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Дочь Сказки". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Мельник Нарцисс". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Живая перчатка". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Веселое царство". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Чудесная звездочка". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Три слезинки королевны". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Дуль-Дуль король без сердца". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Галина правда". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Царевна льдинка". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Два брата" ("Герцог над зверями"). Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Волшебный оби". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"