Лидия Алексеевна Чарская. "Записки институтки" - Глава XIV. 14 ноября

Индекс материала
Лидия Алексеевна Чарская. "Записки институтки"
Глава II. Новые лица, новые впечатления
Глава III. Уроки
Глава IV. В дортуаре
Глава V. Немецкая дама. Гардеробная
Глава VI. Сад. Тайна Нины. Ирочка Трахтенберг
Глава VII. Суббота. В церкви. Письмо
Глава VIII. Прием. Силюльки. Черная монахиня
Глава IX. Вести из дому. Подвиг Нины
Глава X. Первая ссора. Триумвират
Глава XI. Невинно пострадавшая
Глава XII. В лазарете. Примирение
Глава XIII. Печальная новость. Подписка
Глава XIV. 14 ноября
Глава XV. Итог за полгода. Разъезд. Посылка
Глава XVI. Праздники. Лезгинка
Глава XVII. Высочайшие гости
Глава XVIII. Проказы
Глава XIX. Пост. Говельщицы
Глава XX. Больная. Сон. Христос Воскресе!
Глава XXI. Экзамены. Чудо
Глава XXII. Болезнь Нины
Глава XXIII. Прости, родная
Глава XXIV. Выпуск. Сюрприз
Все страницы
ГЛАВА XIV


                                 14 ноября

     Тезоименитство  Государыни  Императрицы  -  14 ноября - праздновалось у
нас  в  институте  с особенной пышностью. После обедни и молебна за старшими
приезжали  кареты  от Императорского двора и везли их в театр, а вечером для
всех - старших и младших - был бал.
     С  утра мы поднялись в самом праздничном настроении. На табуретах подле
постелей   лежали  чистые,  в  несколько  складочек  праздничные  передники,
носившие  название  "батистовых",  такие  же  пелеринки  с  широкими,  жирно
накрахмаленными бантами и сквозные, тоже батистовые рукавчики, или "манжи".
     За  утренним  чаем  в  этот день никто не дотронулся до казенных булок,
предвкушая  более  интересные  блюда.  Старшие явились в столовую тоненькие,
стянутые в рюмочку, с взбитыми спереди волосами и пышными прическами.
     Ирочка  Трахтенберг  воздвигла  на  голове  какую-то необычайную шишку,
пронзенную  красивою  золотою  пикой,  только  что  входившую  в моду. Но, к
несчастью,  Ирочка  попалась на глаза Елениной, и великолепная шишка с пикой
в минуту заменилась скромной прической в виде свернутого жгута.
     - Mesdames,  у кого я увижу подобные прически - пошлю перечесываться, -
сердилась инспектриса.
     Богослужение   в   этот   день   было   особенно   торжественно.  Кроме
институтского  начальства  были  налицо почетные опекуны и попечители. После
длинного  молебна  и  зычного троекратного возглашения диаконом "многолетия"
всему   царствующему  дому,  мы,  разрумяненные  душной  атмосферой  церкви,
потянулись  прикладываться  к  кресту.  Проходя  мимо Maman и многочисленных
попечителей,  мы  отвешивали  им  поясные  поклоны  (реверансов  в церкви не
полагалось) и выходили на паперть.
     - Ну  что,  привыкаешь?  -  раздался  над  моей  почтительно склоненной
головой знакомый голос начальницы.
     - Oui, Maman, - смущенно прошептала я.
     Княгиня-начальница  стояла  передо мной величественная, красивая, точно
картина,  в  своем  синем  шелковом  платье  с  массою  орденов  на  груди и
бриллиантовым шифром. Она трепала меня по щеке и ласково улыбалась.
     - C'est  la  fille  de  Wlassovsky, heros de Plevna (дочь Влассовского,
героя  Плевны),  -  пояснила  она  толстому,  увешанному орденами, с красной
лентой через плечо господину.
     - А-а, - протянул тот и тоже потрепал меня по щечке.
     Потом я узнала, что это был министр народного просвещения.
     За  завтраком  нам дали вместо кофе по кружке шоколаду с очень вкусными
ванильными  сухариками.  Барышни наскоро позавтракали и, не обращая внимания
на  начальство,  заглянувшее  в столовую, побежали приготовляться к выезду в
театр.
     - Счастливицы, - кричали мы им вслед, - возьмите нас с собою.
     Праздничный  день тянулся бесконечно... Мы сновали по залу и коридорам,
бегали  вниз  и  вверх,  раза  четыре  попадались на глаза злющей Елениной и
никак  не  могли  дождаться  обеда.  Более  деловитые  играли  в  куклы  или
"картинки"   -  своеобразную  институтскую  игру,  состоящую  в  том,  чтобы
подбросить  картинку,  заменяющую  институтку,  кверху; если картинка упадет
лицевой  стороной  -  это  считалось  хорошим  ответом  урока,  а  обратного
стороной  -  ошибка.  За  ответы  ставились  баллы в особую тетрадку и затем
подводились итоги. Игра эта была любимою у маленьких институток.
     Серьезная  Додо  извлекла  из своего стола толстую книгу с изображением
индейцев на обложке и погрузилась в чтение.
     К  обеду вернулись старшие. С шумом и хохотом пришли они в столовую. Их
щеки  горели  от удовольствия, вынесенного ими из театра. Они не дотронулись
даже  до  обеда,  хотя обед с кулебякой и кондитерским пирожным, с тетерькою
на второе был самый праздничный.
     В  пять  часов  нас  повели  в  дортуар,  чтобы  мы успели выспаться до
предстоящего  в этот вечер обычного бала, на котором нам, "седьмушкам", было
позволено оставаться до 12 часов.
     На  лестнице  нас  обогнала  Ирочка Трахтенберг с неизменной Михайловой
под  руку.  Она  с  улыбкой сунула в руки смущенной Нины полученную в театре
коробку конфект с вензелем Государыни на крышке.
     - Merci,   -  могла  только  пролепетать  сконфуженная  Нина  и  ужасно
покраснела.
     Спать  легли  весьма  немногие  из  нас, остальные же, большая половина
класса, разместились на кроватях небольшими группами.
     Кира  Дергунова,  "второгодница",  то  есть  оставшаяся на второй год в
классе  и,  следовательно,  видевшая  все  эти приготовления в прошлом году,
рассказывала окружившим ее институткам с большим увлечением:
     - И  вот,  mesdam'очки,  библиотека  будет украшена елками, и там будет
гостиная  для  начальства,  а в четвертом классе будет устроен буфет, но чай
будут  пить  только  кавалеры.  Кроме  того,  для  старших будут конфекты...
фрукты...
     - А  для  нас? - не утерпела Маня Иванова, начинавшая глотать слюнки от
предстоящего пиршества.
     - А  нам не дадут... - отрезала Кира. - Нет, то есть дадут, - поспешила
она поправиться, - только по яблоку и апельсину да по тюречку конфект...
     - А-а, - разочарованно протянула Маня.
     - Тебе  скучно?  -  спросила  меня  Нина,  видя, что я лежу с открытыми
глазами.
     - Да, домой тянет, - созналась я.
     - Ну,  Люда, потерпим, ведь теперь ноябрь уже в середине, до праздников
рукой   подать,  а  второе  полугодие  так  быстро  промелькнет,  что  и  не
увидишь... Там экзамены, Пасха... и лето...
     - Ах, лето! - с восторженным вздохом вырвалось у меня.
     - И  вот,  mesdam'очки, войдет Maman, оркестр заиграет марш... - тем же
тягучим, неприятным голосом повествовала Дергунова.
     В  7  часов началось необычайное оживление; "седьмушки" бежали под кран
мыть  шею,  лицо  и  чистить  ногти  и  зубы.  Это проделывалось с особенным
старанием,  хотя  "седьмушкам" не приходилось танцевать - танцевали старшие,
а нам разрешалось только смотреть.
     В  8 часов к нам вошла фрейлейн, дежурившая в этот день. На ней, поверх
василькового  форменного платья, была надета кружевная пелеринка, а букольки
на лбу были завиты тщательнее прежнего.
     - Какая вы красавица, нарядная! - кричали мы, прыгая вокруг нее.
     И  действительно,  ее  добродушное,  с  жилочками  на  щеках  личико, с
сиявшей на нем доброй улыбкой, казалось очень милым.
     - Ну-ну,  Dummheiten  (глупости)!  - отмахнулась она и повела нас вниз,
где выстроились уже шпалерами по коридору остальные классы.
     Внизу   было   усиленное  освещение,  пахло  каким-то  сильным,  в  нос
ударяющим курением.
     В  половине  девятого  в  конце  коридора  показалась  Maman,  в  целом
обществе опекунов и попечителей, при лентах, орденах и звездах.
     - Nous    avons   l'honneur   de   vous   saluer   (имеем   честь   вас
приветствовать)! - дружно приседая классами, восклицали хором институтки.
     За  начальством  прошли  кавалеры:  ученики  лучших  учебных  заведений
столицы,  приезжавшие  к  нам  по  "наряду".  Исключение составляли братья и
кузены  старших,  которые  попадали  на  наши  балы  по  особому приглашению
начальницы или какой-нибудь классной дамы.
     Под   звуки   марша   мы   все   вошли  в  зал  и  прошлись  полонезом,
предводительствуемые   нашим  танцмейстером  Троцким,  высоким,  стройным  и
грациозным  стариком,  с  тщательно  расчесанными  бакенбардами.  Maman  шла
впереди,  сияя  улыбкой,  в  обществе  инспектора - маленького, толстенького
человечка в ленте и звезде.
     Наконец  начальство  подошло  к небольшому кругу мягкой мебели, подобно
оазису  уютно  расположенному  в  почти  пустой  зале,  и заняло место среди
попечителей и гостей.
     Проходя   мимо  начальства,  мы  останавливались  парами  и  отвешивали
низкий,  почтительный  реверанс  и  потом  уже  занимали предназначенные нам
места.
     Полонез   сменился  нежными,  замирающими  звуками  ласкающего  вальса.
Кавалеры  торопливо  натягивали  перчатки  и  спешили  пригласить "дам" - из
числа  старших  институток.  Минута  - и десятки пар грациозно закружились в
вальсе.  Вон  белокурая  Ирочка  несется,  тонкая и стройная, согнув немного
талию,  с  длинным, угреватым лицеистом, а вон Михайлова кружится как волчок
с каким-то розовым белобрысым пажом.
     По  окончании  условных  двух  туров  (больше  двух  с  одним  и тем же
кавалером  делать  не  позволялось)  институтки приседали, опустив глазки, с
тихим,  еле  уловимым  "Merci,  monsieur". Отводить на место под руку строго
воспрещалось,  а еще строже - разговаривать с кавалером, чему плохо, однако,
подчинялись старшие.
     Я  с  Ниной  и  еще  несколькими  "седьмушками"  уселись  под портретом
императора  Павла,  основателя  нашего  института,  и смотрели на танцы, как
вдруг передо мной как из-под земли вырос длинный и худой как палка лицеист.
     - Mademoiselle,  - произнес он шепелявя, - puis-je vous engager pour un
tour de valse (могу я вас пригласить на тур вальса)?
     Я обомлела и крепко стиснула руку Нины, как бы ища защиты.
     - Merci,  monsieur,  -  вся  краснея от смущения пролепетала я, - je ne
danse pas (я не танцую), - и, встав, отвесила ему почтительный поклон.
     Но  было  уже поздно. Длинный лицеист не понял меня и, быстро обняв мою
талию, понесся со мною в вихре вальса.
     Лицеист  кружился  ужасно  скоро.  Мои  ноги  не  касались  пола, и я в
воздухе  выделывала  с  изумительной  точностью  все те па, которым учил нас
Троцкий на своих танцклассах.
     К   счастью   моему,  музыка  прекратилась,  и  длинный  лицеист  почти
бесчувственную  усадил меня на место, с изысканной любезностью прошепелявив:
"Merci, mademoiselle".
     - Счастливица!  Счастливица!  Танцевала  с большим кавалером, - со всех
сторон слышала я завистливые восклицания.
     Зал  стали  проветривать,  и  весь  институт  разбежался по коридорам и
классам, превращенным в гостиные.
     - Пойдем  пить!  Хочешь?  -  шепнула Нина, и мы побежали к двум красиво
задрапированным  бочонкам,  один  с  морсом,  другой с оршадом, из которых с
невозмутимым  хладнокровием  институтский  вахтер  Самойлыч  черпал стаканом
живительную влагу.
     Несмотря  на  упрощенный  способ нашего водочерпия, несмотря на большой
палец  вахтера, перевязанный тряпкой, пропитанной клюквенным морсом, я жадно
выпила поданный мне стакан.
     - Ай-ай,  пойдем  скорее,  сюда  идет  опять  этот  длинный  лицеист! -
невольно  вскрикнула  я,  увидя опять знакомого уже мне лицеиста, и потащила
Нину в сторону.
     - Постой, погоди, вон пришел батюшка!
     Действительно,   в  коридоре,  окруженный  младшими  классами,  сверкая
золотым  наперсным крестом на новой лиловой рясе, нам улыбался отец Филимон,
пришедший полюбоваться весельем своих "деточек".
     Мы с Ниной бросились к нему.
     - Что,  веселишься,  чужестраночка?  -  ласково  улыбнулся  и кивнул он
своей любимице Нине.
     Между тем из зала раздавались звуки контрданса.
     - Mesdam'очки,   идите  гостинцы  получать!  -  кричала  Маня  Иванова,
запихивая в рот целую треть апельсина, данного ей по дороге инспектором.
     Мы получили по тюречку кондитерских конфект, по яблоку и апельсину.
     - Что же, пойдем в зал? - спросила меня Нина.
     - Ай,  нет!  Ни  за  что!  -  в  ужасе произнесла я, невольно вспоминая
лицеиста.
     А  между  тем там царило веселье, насколько можно было назвать весельем
это   благонравное   кружение   по  зале  под  перекрестным  огнем  взглядов
бдительного начальства.
     Мы  стояли в дверях и смотрели, как ловкий, оживленный Троцкий составил
маленькую  кадриль  исключительно  из  младших  институток  и  подходящих их
возрасту  кадет  и дирижировал ими. В большой кадрили тоже царило оживление,
но  не  такое,  как  у младших. "Седьмушки" путали фигуры, бегали, хохотали,
суетились  - словом, веселились от души. К ним присоединились и некоторые из
учителей, желавшие повеселить девочек.
     В  12  часов  нас,  "седьмушек",  повели спать, накормив предварительно
бульоном с пирожками.
     Издали  доносились  до  нас  глухим  гулом  звуки  оркестра  и  выкрики
дирижера.
     Я скоро уснула, решив написать маме все подробно об институтском бале.
     Мне  снилась большая зала, кружащиеся в неистовом вальсе пары и длинный
лицеист, шепелявивший мне в ухо: "Puis-je vous engager, mademoiselle?"

 


Реклама

Добавить комментарий


Лидия Чарская "Сказки голубой феи"