Лидия Алексеевна Чарская. "Княжна Джаваха" - Глава VI У княгини. Хвастунишка. Паж и королева. Ночные страхи

Индекс материала
Лидия Алексеевна Чарская. "Княжна Джаваха"
Глава II Бабушка. Отец. Последний отпрыск славного рода
Глава III Два героя. Абрек. Моя фантазия
Глава IV Бэлла. Неожиданная радость
Глава V В дороге. Аул Бестуди. Свадьба Бэллы
Глава VI У княгини. Хвастунишка. Паж и королева. Ночные страхи
Глава VII Таинственные огоньки. Башня смерти.
Глава VIII Обличительница
Глава IX Пир. Демон. Подслушанная тайна
Глава X Смерть Юлико. Моя клятва
Глава XI Колдунья Сарра. Бегство
Глава XII Ночь в горах. Обвал
Глава XIII Снова дома. Две клятвы
Глава XIV В путь-дорогу
* ЧАСТЬ ВТОРАЯ * В ИНСТИТУТЕ
Глава II Уроки. Травля. Последнее прости
Глава III Последнее прости. Обыск
Глава IV Фея Ирэн в лазарете
Глава V Преступление и наказание. Правило товарищества
Глава VI Ложь и правда. Люда Власовская
Глава VII Принцесса Горийская показывает чудеса храбрости
Глава VIII Из-за вороны друзья на всю жизнь
Все страницы

                                  Глава VI


                          У княгини. Хвастунишка.
                       Паж и королева. Ночные страхи

     Гнездышко  опустело... Выпорхнула пташка. Смолкли веселые песни в сакле
Хаджи-Магомета, не слышно в ней больше веселого смеха Бэллы...
     Мы  с  Юлико  и  Анной  навестили  на  другой день молодую княгиню в ее
поместье.  Настоящим земным раем показался нам уголок, где поселилась Бэлла.
Поместье  Израила  и его отца лежало в чудесной лесистой долине, между двумя
высокими  склонами  гор,  образующими  ущелье. Весь сад около дома был полон
душистых  и нежных азалий; кругом тянулись пастбища, где без призора паслись
стада овец. Табун лучших горных лошадок гулял тут же.
     Новая  родня  Бэллы  жила  отдельно,  в большом доме, в версте от сакли
Израила.
     Мы  застали  Бэллу  за рассматриванием подарков, присланных ей накануне
моим  отцом.  Она была в расшитом серебром бешмете, с массою новых украшений
и  ожерелий  на  шее, и перебирала в руках золотые нити, украшенные камнями,
тихо,  радостно  смеясь. Ее юный муж сидел подле на корточках и тоже смеялся
весело и беспечно.
     - Они  совсем  точно  дети,  смотри!  -  шепнула  я  Юлико  с важностью
взрослой, чем несказанно насмешила молодую.
     - Здравствуй,  джаным,  здравствуй, княжич! - вскрикнула она, целуя нас
и не переставая смеяться.
     По ее лицу я заметила, что она счастлива.
     Через  пять  минут  она  уже  сорвалась  с  персидской тахты и с визгом
гналась  за  мной  по  долине,  начинавшейся  за  садом.  Израил, забыв свое
княжеское  достоинство,  следовал  за  нами,  бегло оглядываясь, не видит ли
кто-нибудь  из  нукеров  дикую  скачку своего бека. И Бэлла и Израил гораздо
более  походили  на  детей,  нежели  одиннадцатилетний Юлико, ушедший весь в
презрительное  созерцание  нашей  забавы. Я могла радоваться от души, что не
теряю   Бэллы,   шалуньи   Бэллы,  горной  козочки-попрыгуньи,  незаменимого
товарища моих детских проделок.
     Пред моим отъездом она неожиданно стала серьезной.
     - Скажи  отцу,  -  произнесла  она,  и  глаза  ее  в  эту  минуту  были
торжественны  и  горды,  -  что я и мой господин, - тут она метнула взором в
сторону  Израила,  столь  похожего  на  господина,  сколько Юлико на горного
оленя, - что мой господин ждет его к себе.
     - И что сказать еще, Бэлла?
     - Скажи  ему  то,  что  видела и... ну, - что счастлива Бэлла... скажи,
что хочешь, маленькая джаным!
     - Прощайте,  княгиня!  -  неожиданно  расшаркался  перед  нею  Юлико  с
грацией и важностью маленького маркиза.
     Она  не  поняла  сначала, потом так и прыснула со смеху и, обхватив его
за курчавую голову, вьюном закружилась по сакле.
     - Однако  княгине  Бэлле не мешает поучиться хорошим манерам! - говорил
мне на обратном пути мой двоюродный братец.
     - Сиди  смирно, а то ты скатишься в пропасть, - презрительно оборвала я
его, обиженная за моего друга, отодвигаясь от Юлико в самый угол коляски.


x x x


     - Ну, что Бэлла?
     - Что княгиня?
     - Много стада?
     - Большой табун?
     - Есть новые ожерелья?
     Этими  вопросами  забросали  нас  Еме,  Зара,  Салеме,  Фатима и другие
подруги  Бэллы,  ожидавшие  нас при въезде в аул. Они проводили нас до сакли
деда и с любопытством слушали мои рассказы о житье молодой княгини.
     - Слава  Аллаху,  если  дочь  моя  счастлива...  -  сказал дед Магомет,
направляясь  к своему приятелю-мулле, которому он сообщал все свои и радости
и невзгоды.
     С его уходом опять посыпались на мою голову расспросы юных джигиток.
     - А велика ли сакля бека?
     - Много оружия?
     - А нукеров много?
     Я еле успевала отвечать на вопросы молодых татарок.
     - О,  как  бы  я  хотела, волею Аллаха, быть на месте Бэллы! - искренно
воскликнула миловидная, розовенькая Салеме, всплеснув руками.
     - Что она говорит? - спросил Юлико, который не понимал языка лезгинов.
     Я перевела ему слова девушки.
     - Есть  чему завидовать! - презрительно сказал он. - Вот у бабушки моей
в  Тифлисе  действительно  несметные  богатства.  У нас там дом в три этажа,
сплошь  засыпанный  разными  драгоценностями! Мы ели на золотых блюдах, а за
одну  только  рукоятку  дедушкиного  кинжала  можно  получить  целый миллион
туманов*.  А  сколько  слуг  было  у бабушки... В саду били фонтаны сладкого
вина, а вокруг них лежали груды конфет...
     ______________
     * Туман - 10 рублей.

     - Вино  запрещено  Кораном*,  -  вмешалась  Зара, прерывая вранье моего
кузена.
     ______________
     * Священный завет мусульман.

     - Грузинам  оно  не  запрещено.  Только  глупые магометане могут верить
подобным запретам.
     - Не  смей  оскорблять  веру  наших  отцов! - крикнула Зара, и глаза ее
загорелись злыми огоньками.
     - Кто  смеет  говорить  это  мне,  князю  Юлико Джаваха? - ответил он и
надменно обвел маленькими мышиными глазками собрание девушек.
     - Перестань,  Юлико,  -  шепнула  я  ему,  - перестань, это может дурно
кончиться для тебя!
     - Да  как  же  она  смеет так относиться ко мне, природному грузинскому
князю!
     - Да  какой  ты князь! - недобро рассмеялась Зара. - Разве такие князья
бывают?  Вот  наиб  -  князь...  видный,  высокий, усы в палец, глаза, как у
орла...   А   ты   маленький,   потешный,  точно  безрогий  горный  козел  с
переломанными ногами.
     И  все  три  девушки,  довольные  остротой  подруги,  залились громким,
бесцеремонным смехом.
     Что-то  кольнуло мне в сердце. Жалость ли то была, или просто родовитая
гордость,  не позволяющая оскорблять в моем присутствии члена семьи Джаваха,
но,  не отдавая себе отчета, я близко подошла к Заре и крикнула ей, заглушая
ее обидный смех:
     - Стыдись,  Зара!  Или  в  лезгинском ауле забыли обычаи гостеприимства
Дагестанской страны?
     Зара  вся  вспыхнула  и  смерила  меня  взглядом.  На минуту воцарилось
молчание. Потом она подхватила со злым смехом:
     - А  ты  чего  заступаешься  за  этого  ощипанного  козленка?..  Или он
уделяет  тебе  от  своего  богатства?  Или  ты служишь унаиткой* в сакле его
бабки?
     ______________
     * Крепостная служанка, рабыня.

     Это  было  уже  слишком...  Моя  рука  невольно  схватилась за рукоятку
кинжала,  висевшего  на  поясе. Однако я сдержалась и, чувствуя, как бледнею
от оскорбленной гордости и гнева, твердо произнесла:
     - Знай, что никогда ничем нельзя подкупить княжну Нину Джаваха!
     - Княжну Нину Джаваха, - как эхо, повторил за мною чей-то голос.
     Живо  обернувшись,  я увидела маленького, сгорбленного, желтого старика
в белой чалме* и длинной мантии, стоявшего неподалеку.
     ______________
     * Головной убор мусульман.

     Что-то  жуткое  было  в выражении его острых глаз, скользивших по нашим
лицам.
     - Это  мулла...  - шепнула мне Еме, и все девушки разом встрепенулись и
опустили головы в знак уважения к его священной особе.
     Мулла  приблизился.  Я  не  без  тайного волнения смотрела на заклятого
врага  моего отца, на человека, громившего мою мать за то, что она перешла в
христианскую веру, несмотря на его запрещение.
     - Приблизься,  христианская  девушка...  -  чуть  внятным  от  старости
голосом произнес мулла.
     Я  подошла  к  нему  не  без  тайного  волнения и смело взглянула в его
глаза.
     - Хороший,  открытый  взгляд...  -  произнес  он, кладя мне на лоб свою
тяжелую  руку. - Да останется он, волею Аллаха, таким же честным и правдивым
во  всю  жизнь...  Благодаренье  Аллаху  и  пророку,  что  милосердие  их не
отвернулось  от  дочери той, которая преступила их священные законы... А ты,
Леила-Зара,  -  обратился  он  к  девушке,  - забыла, должно быть, что гость
должен быть принят в нашем ауле, как посол великого Аллаха!
     И,  сказав это, он кивнул мне едва заметно головою я пошел, опираясь на
палку.
     Когда  вечером  я  спросила дедушку Магомета, что значит эта любезность
старого муллы, - он сказал тихим, грустным голосом:
     - Я  говорил,  дитя  мое,  с  муллою. Он слышал твой разговор и остался
доволен  твоими  мудрыми  речами в споре с нашими девушками. Он нашел в тебе
большое  сходство  с твоею матерью, которую очень любил за набожную кротость
в  ее  раннем  детстве. Ради твоих честных, открытых глазок и твоего мудрого
сердечка  простил  он  моей  дорогой  Марием... Много грехов отпускается той
матери,   которая   сумела   сделать  своего  ребенка  таким,  как  ты,  моя
внучка-джаным, моя горная козочка, моя ясная звездочка с восточного неба!
     И  целый  поток  ласкательных  слов  полился  из  уст деда, и казалось,
никогда еще не была так дорога ему его маленькая внучка Нина!
     В   тот  же  вечер  мы  уехали.  Все  население  Бестуди  высыпало  нас
провожать.  Бек-наиб  дал  нам  двух  нукеров  в  провожатые, но Абрек смело
заявил,  что  дорога  спокойна  и  что  на  нем одном лежит забота доставить
маленькую княжну и княжича его начальнику.
     - Прощай,  деда,  прощай,  милый!  - еще раз обняла я старика на пороге
сакли и вскочила в коляску между Анной и Юлико.
     - Прощай,  милая  пташка  из  садов  Магомета! - ласково ответил дед, и
коляска затряслась по кривым улицам аула.
     Из  поместья бека Израила нам навстречу неслись два всадника, сверкая в
лучах  заходящего  солнца  серебряными рукоятками поясного оружия. Когда они
приблизились, мы узнали в них Бэллу и Израила.
     - Прощай, джанночка, не могла не проводить тебя.
     И  свесившись со своего расшитого шелками и золотом седла, Бэлла звонко
чмокнула меня в обе щеки.
     - Бэлла! душечка, спасибо!
     - Чего  спасибо!  не тебе радость... мне радость, - быстро затараторила
она  по  своему  обыкновению. - Говорю сегодня Израилу - едем: Нина уезжает,
проводим  на  конях...  Он боится... коней взять из табуна боится без отцова
спросу...  "Ну,  я возьму", - говорю... И взяла... Чего бояться... не укусит
отец...
     И  оба  звонко  расхохотались, сами не зная чему - тому ли, что отец их
не  может  кусаться,  или  что  оба  они  молоды,  счастливы и что вся жизнь
улыбается им, как интересная сказка с чудесным началом.
     Они  долго провожали нас... Солнце уже село, когда Бэлла еще раз обняла
меня и погнала лошадей назад.
     Я  привстала  в  коляске,  несмотря  на  воркотню  Анны,  и смотрела на
удаляющиеся силуэты двух юных и стройных всадников.
     Между  тем  надвигалась  ночь,  и  Анна,  при помощи молчаливого Андро,
постлала  нам  постели  в  коляске.  Я  зарылась  в подушки и готовилась уже
заснуть,  как  вдруг почувствовала прикосновение чьих-то тоненьких пальчиков
к моей руке.
     - Нина,  -  послышался  мне  тихий  шепот,  -  ах,  Нина, не засыпайте,
пожалуйста, мне так много надо поговорить с вами!
     - Ну,  что  еще?  -  высунулась я из-под покрывавшей меня теплой бурки,
все еще сердитая на своего двоюродного братца.
     - Ради  Бога,  не засыпайте, Нина! - продолжал умоляющий голос. - Вы на
меня сердитесь? - добавил Юлико торопливо.
     - Я не люблю лгунишек! - гордо бросила я.
     - Я  больше  не  буду...  Ниночка,  клянусь  вам...  - горячо залепетал
мальчик,  -  я  сам  не  знаю,  что сделалось со мною... Мне просто хотелось
подурачить  глупых  девочек...  а  они  оказались  умнее,  чем  я  думал! Не
сердитесь на меня... Если б вы знали, до чего я несчастлив!
     И  вдруг  самым неожиданным образом мой кузен, этот надменный маленький
гордец  с  манерами  маркиза,  разрыдался  совсем  по-детски,  вытирая слезы
бархатными рукавами своей щегольской курточки.
     Вмиг  бурка, укутывавшая меня, полетела в угол коляски на колени сладко
храпевшей  Анны,  и  я,  усевшись  подле  плакавшего  мальчика,  гладила его
спутанные кудри и говорила задыхающимся шепотом:
     - Что  ты?  что  ты?  тише,  разбудишь  Анну... Перестань, Юлико, что с
тобою? Ну, я не сержусь на тебя, ну, право же не сержусь! Ах, какой ты...
     - Не сердитесь, правда? - спросил он, всхлипывая.
     - Я  всегда  говорю  одну только правду! - гордо ответила я. - Да что с
тобою? О чем ты плакал?
     - Ах,  Нина!  -  порывисто вырвалось у него, - если б вы знали, как мне
тяжело,   когда   вы   на  меня  сердитесь...  Сначала  я  вас  не  любил...
ненавидел...  ну, а теперь, когда я вижу, какая вы храбрая, умная, насколько
вы  лучше  меня,  я  так  хотел бы, чтобы вы меня полюбили! Так бы хотел! Вы
такая  чудная,  смелая, вы лучше всех девочек, которых я когда-нибудь видел.
Вы  заступились  за  меня  сегодня,  не дали в обиду этим скверным татарским
девчонкам,  и  я  вам  никогда  этого  не забуду. Меня ведь никогда никто не
любил! - добавил он с грустью.
     - Как? а бабушка? - удивилась я.
     - Бабушка...  -  и Юлико с горькой улыбкой посмотрел на меня. - Бабушка
меня  совсем  не  любит. Когда был жив мой старший брат Дато, она и внимания
не  обращала  на  меня.  Ах, Нина! если б вы знали, что это был за красавец!
Какие  гордые,  прекрасные  глаза  были у него! И сам он был такой сильный и
стройный!  Я  его  очень  любил  и  очень  боялся... Он командовал мною, как
командуют  вельможи  своими  слугами... И я его слушался, потому что его все
слушались  - и мать, и бабушка, и слуги... У него был тон и голос настоящего
принца.  Когда  он был жив, обо мне забывали... но когда он умер от какой-то
тяжелой  грудной болезни, все попечения родных обратились на меня... Дато не
стало...  остался Юлико, последний представитель нашего рода. Вот почему так
полюбила меня бабушка... Поняли вы меня, Нина?
     Да,   я  его  поняла,  этого  бедного  маленького  князя,  и  мне  было
бесконечно жаль его!
     - Юлико!  -  совсем  уже  ласково  обратилась  я к нему, - а твоя мама,
разве она тебя не любила?
     - Моя  мама  любила  Дато...  очень любила, а когда Дато умер, мама все
грустила  и  ничего  не  кушала  долго,  долго... Потом и она умерла. Но при
жизни   она  редко  меня  ласкала...  Да  я  и  не  обижался  за  это.  Я  с
удовольствием уступал все ее ласки моему чудесному брату. Я так любил его!
     - Бедный  Юлико! бедный Юлико! - прошептала я и вдруг неожиданно обняла
его за тонкую шею и поцеловала в белый, не детски серьезный лоб.
     Он весь как-то задохнулся от радости.
     - Нина!  -  заговорил  он,  чуть  не плача, - вы больше не сердитесь на
меня?  О,  я  так  же буду вас любить за вашу доброту, как любил Дато!.. Ах,
Нина!  теперь  я так счастлив, что у меня есть друг! Так счастлив!.. Хотите,
я  что-нибудь  серьезное большое сделаю для вас? Хотите, я буду прислуживать
вам, как прислуживал Дато? буду вашим пажом... а вы будете моей королевой?
     Я  посмотрела  на  его  воодушевленное  лицо, слабо освещенное бледными
лучами месяца, и произнесла торжественно и важно:
     - Хорошо, будь моим пажом, я буду твоей королевой!
     Мы  долго еще болтали, пока сон не смежил усталые веки моего пажа, и он
уснул, прислонясь к плечу своей королевы.
     Я  не  могла  спать.  Меня  грызло  раскаяние  за  мое прошлое недоброе
отношение  к  Юлико...  Бедный  мальчик,  не  видевший  до сих пор участия и
дружеской  ласки,  стал  мне  вдруг  жалким  и  близким.  Я обещала мысленно
искупить мои злые выходки заботами о бедном, слабом ребенке.
     Уже  ночь окутала окрестности, когда я уснула. Но мой сон почему-то был
тревожен. Это скорее была какая-то тяжелая дремота.
     Я  проснулась  очень скоро и выглянула из коляски. Ночь совсем овладела
окрестностями,  и туча, застилавшая золотой шар месяца, мешала видеть в двух
шагах  расстояния. Коляска стояла. Я уже хотела снова залезть под бурку, как
слух   мой  был  внезапно  прикован  тихой  татарской  речью.  Голосов  было
несколько, в одном из них я узнала Абрека.
     Он говорил что-то на кабардинском наречии, которое я едва понимала.
     Речь  шла о лошади: татары упрашивали Абрека доставить им лошадь князя.
Абрек  просил  за  нее  много  туманов,  и  они,  забыв  о спящих в коляске,
уговаривали  его не скупиться. Тогда, насколько я поняла, Абрек сбавил цену.
И они поладили.
     - Так через три дня... ждать? - спросил хриплый и грубый голос.
     - Через  три дня ждите, - обещал Абрек и добавил: - останетесь довольны
Абреком... жалко княжну - любит коня; набавь еще, Бекир, два тумана.
     Я  похолодела...  Они  говорили  о  моей  лошади, о моем Шалом!.. Абрек
обещал выкрасть Шалого и продать его душманам!..
     Мне  хотелось  крикнуть  во  все  горло  им - этим верам, что я знаю их
замысел  и  пожалуюсь  отцу,  что  Шалый принадлежит мне и что я ни за что в
мире  не  расстанусь  с  моим сокровищем. Но я одумалась: ведь он не называл
Шалого.  Может  быть,  речь  идет  о  другой  лошади,  которую хочет продать
бабушка  и поручила это дело Абреку?.. Но почему тогда Абреку жаль княжну?..
Я  путалась  в моих мыслях, не допуская, однако, чтобы мой любимец Абрек мог
быть  предателем.  Абрек,  охотно  выучивший  меня  джигитовке и лихой езде,
Абрек,  холивший  моего  коня,  не  мог быть вором!.. И успокоившись на этой
мысли, я уснула.
     На утренней заре следующего дня мы въехали в Гори.
     Отец,  бабушка,  старая  Барбале,  Михако и хорошенькая Родам встретили
нас,  довольные  нашим  возвращением.  Я  и  Юлико наперерыв рассказывали им
впечатления по ездки.
     От  глаз  старших  не укрылись новые отношения мои к Юлико. Молчаливая,
восторженная  покорность  с  его  стороны и покровительственное дружелюбие с
моей не могли не удивить домашних.
     - Спасибо,  девочка,  -  поймав  меня  за руку, сказал отец и поцеловал
особенно продолжительно и нежно.
     Я  поняла,  что  он  благодарит  меня  за  Юлико,  и  вся  вспыхнула от
удовольствия.
     О  ночном  разговоре Абрека с татарами я промолчала и только, на всякий
случай, решила удвоить мой надзор над моим конем и подозрительным конюхом.

 


Реклама

Добавить комментарий


Лидия Чарская "Сказки голубой феи"