Лидия Алексеевна Чарская. "Княжна Джаваха" - Глава VIII Из-за вороны друзья на всю жизнь

Индекс материала
Лидия Алексеевна Чарская. "Княжна Джаваха"
Глава II Бабушка. Отец. Последний отпрыск славного рода
Глава III Два героя. Абрек. Моя фантазия
Глава IV Бэлла. Неожиданная радость
Глава V В дороге. Аул Бестуди. Свадьба Бэллы
Глава VI У княгини. Хвастунишка. Паж и королева. Ночные страхи
Глава VII Таинственные огоньки. Башня смерти.
Глава VIII Обличительница
Глава IX Пир. Демон. Подслушанная тайна
Глава X Смерть Юлико. Моя клятва
Глава XI Колдунья Сарра. Бегство
Глава XII Ночь в горах. Обвал
Глава XIII Снова дома. Две клятвы
Глава XIV В путь-дорогу
* ЧАСТЬ ВТОРАЯ * В ИНСТИТУТЕ
Глава II Уроки. Травля. Последнее прости
Глава III Последнее прости. Обыск
Глава IV Фея Ирэн в лазарете
Глава V Преступление и наказание. Правило товарищества
Глава VI Ложь и правда. Люда Власовская
Глава VII Принцесса Горийская показывает чудеса храбрости
Глава VIII Из-за вороны друзья на всю жизнь
Все страницы
                                 Глава VIII


                      Из-за вороны друзья на всю жизнь

     Потянулись  ужасные  дни...  Назло  Люде я подружилась с Бельской. Наши
шалости   превосходили  все  прежние.  Бельская  была  хитра  на  выдумки  и
изворотлива,  как кошка. Мы бегали, беснуясь, по всему институту, кричали до
хрипоты  в  часы рекреации, не боясь начальства, гуляли на половине старших.
Растрепанные,   хохочущие,   крикливые,   мы   обращали   на  себя  всеобщее
внимание...  Классные  дамы  удивлялись резкой перемене в моем характере, но
не  бранили  меня  и  не  взыскивали.  Я  была общей любимицей, да к тому же
многое приписывалось моим нервам и острым проявлениям тоски по родине.
     - Что  с  вами, Нина, - удивлялась Ирочка, глядя, как я, вся красная от
беготни,  неслась  к  ним  на  половину, вопреки запрещению синявок*. - Я не
узнаю вас больше!
     ______________
     *  "Синявками" воспитанницы института называли классных дам, потому что
они носили синее форменное платье. (Примеч. сост.)

     - Я  веселюсь,  фея  Ирэн,  -  смеялась  я,  -  разве  бедным маленьким
седьмушкам запрещено веселиться?
     Если  б  она  знала,  как  я была далека от истины! На глазах класса, в
присутствии  ненавистной Крошки, ее оруженосца Мани и еще недавно мне милой,
а  теперь  чужой  и далекой Люды, я была настоящим сорвиголовою. Зато, когда
дортуар  погружался  в  сон  и  все  утихало  под сводами института, я долго
лежала  с  открытыми  глазами  и перебирала в мыслях всю мою коротенькую, но
богатую  событиями жизнь... И я зарывалась в подушки головою, чтобы никто не
слышал задавленных стонов тоски и горя.
     - Папа!  -  часто  шептала я среди ночного безмолвия. - Милый, хороший,
дорогой  папа,  возьми  меня отсюда... Увези меня отсюда! я теперь одна, еще
больше  одна, чем была раньше. Была Люда - нет Люды. И снова темно, мрачно и
холодно в институтских стенах...
     А  Люда  спала  сном  праведницы  тут же рядом со мною, но, безусловно,
чужая  для  меня  и  близкая  Ивановой  и  Крошке, которых я презирала всеми
силами души...
     Наутро  я  встала  с  новым  запасом  шалостей  в  голове и с гордостью
проходила мимо ненавистной "тройки", дружески обняв Бельскую.
     Первый  снег  в этом году выпал в начале ноября... Я точно обезумела...
Всю  большую  перемену  мы  взапуски гонялись с Бельской по последней аллее,
куда младшим было строго запрещено ходить.
     В  один на редкость выпавший полуосенний, полузимний морозный денек, во
время  прогулки,  мы  были  привлечены  жалобным  карканьем  большой  черной
вороны.
     Ворона  была  противная,  злющая, но ей перебили крыло и лапку, и этого
было достаточно, чтобы разжалобить сердца сердобольных девочек.
     - Джаваха!  -  крикнула  Бельская,  -  давай поймаем ворону, накормим и
вылечим ее.
     Сказано  -  сделано.  Не привыкшая останавливаться перед раз задуманным
решением,  я  храбро  полезла  в рыхлый снег и протянула руку за вороной. Но
глупая  птица не понимала, казалось, моих добрых намерений. Прихрамывая, она
заковыляла от нас по всей аллее, точно мы были ее злейшие враги.
     - Держи,  Белка,  забеги  слева,  - отдавала я краткие приказания моему
адъютанту, как Крошка прозвала в насмешку мою новую подругу.
     - Берегись, Нина, синявка идет.
     - Э,  пустое!  -  лихо  крикнула  я.  К общему удовольствию собравшихся
вокруг  нас  зрительниц,  ворона  была поймана и закутана в казенную шаль. С
величайшими предосторожностями мы понесли ее в класс.
     - Кого  хороните?  -  насмешливо  крикнули  нам  наши  всегдашние враги
шестушки при виде оригинального шествия.
     - Закрой  ее,  закрой,  -  шептала  Бельская,  - а то они насплетничают
инспектрисе...
     До  класса  нашу  новую  protege  мы донесли благополучно, усадили или,
вернее,  втиснули ее в корзину и, увязав веревками поверх оберточной бумаги,
поставили в угол за географическую карту.
     Следующий   класс   был   батюшки.   Уже   в  начале  урока  по  партам
путешествовала  записочка  с  вопросом; как назвать ворону? Внизу уже стояла
целая  шеренга имен вроде: Душки, Cadeau, Orpheline, Смолянки и Amie, когда,
осененная  внезапной  мыслью,  я  подмахнула  под  выше  написанными именами
"Крошка" и, торжествуя, перебросила записку Краснушке.
     Едва  последняя  успела  развернуть бумажку, как из-за угла послышалось
отчаянное  и  продолжительное карканье... Мы замерли от страха... М-lle Арно
бросилась  в угол, но не успела заглянуть туда, как ворона внезапно вылетела
из-за  карты  и  стала носиться с отчаянным карканьем по всему классу. Вышло
что-то невообразимо скверное.
     Арно  гонялась  за  вороной,  мы за Арно, невероятно шумя и толкаясь, а
батюшка,  потеряв  нить  рассказа  о  трогательных страданиях благочестивого
Иова, смотрел с печальной улыбкой на всю эту суматоху.
     Неожиданный   звонок  дал  новое  направление  событию.  Пугач,  грозно
потрясая   седыми   буклями,   бросилась   к  инспектрисе  -  докладывать  о
преступлении.  Лишь  только смущенный не меньше нас батюшка вышел из класса,
поднялся спор, шум, крики...
     Решили следующее:
     1) Меня не выдавать ни под каким видом.
     2)  Ворону,  унесенную  классной  девушкой  Феней, продолжать кормить и
воспитывать в саду.
     3) Просить прощения у батюшки за нарушение порядка в его классе.
     Едва  девочки  успели обсудить и одобрить предложенные Бельской пункты,
как  в  класс  вошла  инспектриса.  Очень  высокая,  очень  сердитая и очень
болезненная,  она  не умела ни прощать, ни миловать. Это была как бы старшая
сестра нашего Пугача, но еще более строптивая и желчная.
     На  ее  строгий  вопрос,  кто  принес  птицу,  -  мы  отвечали  дружным
молчанием.
     Новый вопрос - новое молчание. Пугач стояла тут же и злорадно шипела:
     - Очень хорошо... прекрасно... бесподобно...
     Ничего  не добившись, инспектриса ушла, бросив нам на прощание зловещее
и  многозначительное:  "eh bien, nous verrons"*. Это зловещее "nous verrons"
не  предвещало  ничего  хорошего, и хмурые, понуренные пошли мы завтракать в
столовую.
     ______________
     * "Ну, что ж, посмотрим" (фр.).

     - Что-то будет? Что-то будет? - в тоске шептали более робкие из нас.
     - Крошка  насплетничает,  вот  что  будет! - сердито крикнула я и вдруг
чуть  не  вскрикнула  от  изумления.  В столовую вошла Люда... но не прежняя
тихонькая,  робкая  Люда,  а  красная,  как пион, с разгоревшимися глазами и
гордо-вызывающе  поднятой  головой. Но что показалось мне удивительнее всего
-  Люда  была без передника. Она не прошла на свое место за столом, а встала
на середине столовой, как наказанная.
     - Что   такое  с  Власовской?  Чем  она  провинилась?  -  заволновались
институтки, и наши, и чужеклассницы.
     - Надо  Крошку  спросить  или Иванову - ведь они подруги, - без всякого
заднего умысла произнесла Валя Лер, обращаясь ко мне.
     - Ну, и спрашивай, мне что за дело, - вспыхнула я.
     А  Люда все стояла на своем посту, нимало не стесняясь, на глазах всего
института.
     Одну  минуту  мне показалось, что ее черные глазки встретились с моими,
но только на одну минуту, и тотчас же я отвела свои...
     "Что  с  нею, - мучительно стонало внутри меня, - за что она может быть
наказана - эта маленькая, безобидная кроткая девочка?"
     Вдруг в столовой произошло легкое смятение.
     - М-lle  Арно!  -  крикнули  с соседнего стола сидевшей за нашим столом
классной даме, - Власовской дурно...
     Ей  в  самом  деле было дурно. Она побелела, как платок, и пошатнулась.
Не подоспей m-lle Арно, Люда, кажется, не выдержала бы и упала.
     Пугач  подхватила  ее  и,  придерживая своими длинными, цепкими руками,
повлекла в лазарет.
     Кругом  кричали,  спорили,  шептались,  но  я  ничего не слышала... Моя
голова  горела  от  навязчивой  мысли,  бросавшей меня то в жар, то в холод:
"Что с Людой, что с моей бедной, маленькой Галочкой?"
     Я  совершенно  забыла  в  эту  минуту, что она уже давно отказала мне в
своей  дружбе,  предпочтя  мне  ненавистную  Крошку,  но  сердце  мое ныло и
сжималось от неизвестности и еще какого-то тяжелого предчувствия.
     И не напрасно... потому что это предчувствие сбылось...
     Едва  мы поднялись в класс, как вошла Пугач и, торжественно усевшись на
кафедре,  начала  речь  о  том,  как  нехорошо  нарушать общее спокойствие и
подводить под наказание подруг.
     - Вот  Власовская  не  хотела сознаться, что принесла ворону в класс, -
разглагольствовала  синявка,  -  а пришлось, однако, открыть истину, совесть
заговорила: она пошла к инспектрисе и созналась... она...
     - Что?! - вырвалось у меня, и я в три прыжка очутилась у кафедры.
     - Cher  enfant*,  -  и  Арно  неодобрительно  покачала головою. - Soyer
prudente**... У вас слишком резкие манеры...
     ______________
     * Дорогое дитя (фр.).
     ** Будьте благоразумной (фр.).

     О!  это  было уже свыше моих сил!.. Она могла рассуждать еще о манерах,
когда  сердце  мое  рвалось  на  части  от горя и жалости к моей ненаглядной
голубке Люде, таким великодушием отплатившей мне за мой поступок с нею.
     Так  вот  она  какова, эта милая, тихая девочка! И я смела еще смеяться
над нею... презирать это маленькое золотое сердечко!
     - Что  с  вами,  cher  enfant?  - видя, как я поминутно меняюсь в лице,
спросила синявка, - или вы тоже нездоровы?
     - О,  нет...  -  с  невольной  злобой  на  саму  себя  сказала  я.  - Я
здорова...  Больна  только бедная Люда... Я, к сожалению, здорова... да, да,
к  сожалению,  -  подчеркнула  я  с  невольным отчаянием в голосе. - Я злая,
скверная,   гадкая,  потому  что  это  я  принесла  в  класс  ворону,  а  не
Власовская. Да, да... я одна... одна во всем виновата.
     Я  смутно  помню,  что  говорила  классная  дама  и  инспектриса, опять
пожаловавшая  в  класс  по  новому  приглашению  Пугача, но отлично помню ту
безумную  радость,  дошедшую  до  восторга,  когда,  по  приказанию ее, Арно
стерла с красной доски мою фамилию и потребовала, чтобы я сняла передник.
     С  тою  же  радостью  стояла  я, наказанная, за обедом на месте Люды, и
сердце мое прыгало и замирало в груди.
     "Это  искупление,  -  твердило  оно,  - это искупление, Нина, подчинись
ему!"
     И  как  охотно,  как  радостно  прислушивалась  я  к  моему  маленькому
восторженному сердцу!
     - Белка,  давай  мне  скорей твой перочинный ножик, - огорошила я моего
адъютанта, лишь только мы поднялись в класс. - Давай!
     И   прежде  чем  она  могла  понять  в  чем  дело,  я  схватила  лезвие
перочинного  ножика так быстро и сильно двумя пальцами, что глубоко порезала
их.
     - Ай, кровь, кровь! - запищала Бельская, не любившая подобных ужасов.
     - Да,  кровь,  -  засмеялась я, - кровь, глупенькая... Это я нарочно...
Она поможет мне пройти к Люде в лазарет... понимаешь?
     Но  Белка  стояла передо мной с открытым ртом, хлопала глазами и ничего
не  понимала.  И  только  когда  продребезжал  лазаретный  звонок, сзывавший
больных  на  перевязку,  и  я  заявила,  что бегу забинтовать руку, Бельская
неожиданно бросилась ко мне на шею, заорав восторженно на весь класс:
     - Нинка Джаваха... ты - героиня!..
     Осторожно  крадучись,  я  проскользнула  из  перевязочной  в лазаретную
столовую,  а  оттуда  -  в  общую  палату, где, по моим расчетам, находилась
Люда.
     Я не ошиблась.
     Она  спала,  забавно  свернувшись  калачиком  на  одной  из кроватей. Я
осторожно  на  цыпочках подошла к ней. На ее милом личике были следы слез...
Слипшиеся  ресницы  бросали легкую тень на полные щечки... Алые губы шептали
что-то быстро и непонятно-тихо...
     Острая,  мучительная  жалость и беззаветная любовь наполнили мое сердце
при виде так незаслуженно обиженной мною подруги.
     Я быстро наклонилась к ней.
     - Люда... Людочка... сердце мое... радость!
     Она открыла сонные глазки... и взглянула на меня, ничего не понимая.
     - Это я, Людочка... - робко произнесла я.
     - Нина! - вырвалось из ее груди. - Ты пришла...
     Мы  упали в объятия друг друга... Плача и смеясь, перебивая одна другую
и  снова  смеясь и плача, мы болтали без умолку, торопясь высказать все, что
нас  угнетало,  мучило,  томило.  Теперь  только поняли мы обе, что не можем
жить друг без друга...
     Люда  выросла  в моих глазах... стала достойной удивления... Я не могла
ей не высказать этого.
     - Ну,  вот  еще!  -  засмеялась  она,  -  тебе  все  это  кажется... ты
преувеличиваешь, потому что очень меня любишь.
     Да,  я  любила  ее,  ужасно  любила...  Моя  маленькая,  одинокая  душа
томилась  в  ожидании  друга, настоящего, искреннего... И он явился ко мне -
не  мечтательной, смеющейся лунной феей, а доброй сестрой и верным товарищем
на  долгие институтские годы... Мы крепко прижались друг к другу, счастливые
нашей дружбой и примирением...
     Вечерние  сумерки  сгущались,  делая  лазаретную палату как-то уютнее и
милее...  Отдаленные  голоса пришедших на перевязку девочек едва долетали до
нас...  Я  и  Люда  сидели тихо, молча... Все было пересказано, переговорено
между  нами...  но  наше  молчаливое  счастье  было  так  велико, что тихое,
глубокое молчание выражало его лучше всяких слов, пустых и ненужных...



 


Реклама

Добавить комментарий


Лидия Чарская "Сказки голубой феи"