Страница 17 из 22
 |
Лидия Алексеевна Чарская. "Княжна Джаваха" - Глава III Последнее прости. Обыск
Глава III
Последнее прости. Обыск
Это была маленькая, совсем маленькая книжечка, с белыми, чистыми
страницами, но если посмотреть на свет, то на белых чистых страницах
обрисовывались смешные фигурки маленьких карикатурных человечков.
Лидочка Маркова, или Крошка, как ее называли в классе, владелица
книжечки, привезла ее из-за границы и показывала всем с особенной гордостью
эту изящную и интересную вещицу.
И вдруг книжечка пропала.
Еще на уроке monsieur Ротье Крошка пересылала ее к Вале Лер, которая
не успела рассмотреть ее в перемену. После урока мы вышли в коридор, пока
проветривались классы. Внезапно подбежала к группе седьмушек красная, как
зарево, Крошка, заявляя всем, что ее книжечка исчезла.
Поднялся гвалт невообразимый... Я не могла как следует понять, на чем
порешили девочки, потому что в эту минуту передо мной появился важный,
внушительного вида институтский швейцар Петр.
- К папаше пожалуйте! Их сиятельство внизу дожидаются, - возвестил он
мне.
Сломя голову, перепрыгивая через три ступеньки, я бросилась в
приемную.
Уже больше недели прошло со дня моего поступления в институт, а папа
все еще жил в Петербурге. Сегодня он пришел в последний раз. В этот же
вечер он должен был пуститься в обратный путь.
Я бросилась в его объятия... Мы говорили тихо-тихо, точно боясь, что
нас услышат.
- Папа, ненаглядный мой, дорогой, - шептала я, обнимая его шею, - я
буду хорошо учиться, буду стараться, для того чтобы ты мог гордиться мною!
- Спасибо, деточка, спасибо, но только не надрывай своих силенок... А
лето опять вместе, да?.. Что передать Шалому? - улыбнулся он сквозь
застилавшие его глаза слезы.
Мой отец - рубака и воин, смело водивший полк на усмирение восставшего
аула, - теперь плакал при расставании со своей маленькой девочкой горькими,
тяжелыми слезами!
- Вот, Нина, - сказал он, снимая с груди своей маленький золотой
медальон, - носи на память о твоем папе и о покойном деде.
И, не дав мне опомниться, он надел мне его на шейную цепочку, на
которой уже висел образок святой Нины, этот медальон с портретами покойной
мамы и моим собственным, на котором я была изображена в костюме маленького
джигита.
Отец отдал мне самую дорогую, самую близкую сердцу вещь!..
Мы крепко обнялись...
- Передай Барбале, Михако... Шалому... да, даже Шалому, он должен
понять... что я люблю их крепко, крепко и буду думать о них постоянно... -
с возрастающим волнением говорила я.
Миг разлуки приближался... И вдруг внезапно выплыл в моей памяти мой
безумный поступок с бегством... Мне хотелось еще раз услышать из уст моего
отца, что он вполне простил сумасшедшую маленькую Нину, и я тихонько, на
ушко шепнула ему об этом, еще раз прося у него прощения.
- О, моя детка! - мог только произнести он в ответ и обнял меня крепко
последним прощальным объятием...
Он был уже в швейцарской, а я все еще стояла на одном месте, не в
силах двинуться, ни пошевелиться, так глубоко было охватившее меня
волнение. И только увидя генеральское пальто моего отца в руках швейцара, я
словно очнулась от моего столбняка, опрометью бросилась к нему и застыла
без слез, без стона на его груди.
Горе, разрывавшее мое сердце, было слишком сильно, чтобы вылиться
слезами... Я точно окаменела...
Как сквозь сон почувствовала я на своем лбу его благословляющую руку,
его поцелуи, смоченные слезами на моих щеках, и что-то точно сдавило
клещами мою грудь и горло...
- До свиданья, Нинуша, до свиданья, крошка-джаным, до свиданья,
чеми-потара, сакварелла!
И, еще раз поцеловав меня, он стремительно направился к выходу. Я
видела, как удалялась его статная фигура, как он оглядывался назад, весь
бледный, с судорожно подергивающимися губами, и только молча с мольбою
протянула к нему руки. Он тоже оглянулся и в ту же минуту был снова подле.
- Нет, я так не уеду! - стоном вырвалось из его груди. - Ну, радость,
ну, малюточка, хочешь - едем со мною?
Хочу ли я! Он спрашивал хочу ли я?.. О, Боже всесильный! Я готова была
крикнуть ему, рыдая: "Да, да, возьми меня, возьми отсюда, мой дорогой, мой
любимый отец! Тут, в институте, ночь и темень, а там, в Гори, жизнь, свет и
солнце!"
И я уже готова была просить его взять меня обратно в мой Гори, но
внутренний голос, голос джаваховской крови, вовремя остановил меня:
"Как! Нина - потомок славных кавказских героев - неужели ты не можешь
найти в себе достаточно мужества, чтобы не опечалить отца? Стыдись,
маленькая княжна, имеющая дерзость считать себя джигиткой!"
Этого было достаточно, чтобы придать мне мужества.
- Не грусти, папа, - вырвалось у меня твердо, как у взрослой, и,
поцеловав его еще раз, я добавила, сделав над собой усилие, чтоб не
разрыдаться:
- Лето не за горами! Скоро увидимся... И не заметим, как пройдет
время!..
О, как трудно мне было походить на моих предков! Я поняла это, когда
уже отца не было со мною... Как только тяжелая входная дверь захлопнулась
за ним, я прижалась к высокой колонне и, зажав рот передником, разразилась
глухими судорожными рыданьями...
Когда я, досыта наплакавшись, вошла в класс, меня поразило странное
зрелище.
На классной доске висел маленький золотой крестик, очевидно, снятый с
чьей-нибудь шеи, и девочки, став длинной шеренгой, подходили и целовали его
по очереди.
- Видишь ли, Джаваха, - обратилась ко мне, при моем появлении, Валя
Лер, прелестная голубоглазая и беленькая, как саксонская куколка, девочка.
- У Крошки пропала книжечка. Крошка не выносила книжечку из класса, значит,
ее взял кто-нибудь из девочек. Стыд и позор всему классу! Между нами
воровка! Этого никогда еще не было. Таня Петровская посоветовала нам
целовать крест, чтобы узнать воровку. Воровка не посмеет подойти к
кресту... Или ее оттолкнет от него... или вообще произойдет что-нибудь
чудесное... Становись, Джаваха, в шеренгу, сзади Мили Корбиной, и целуй
крест.
Мои мысли были еще там, в маленькой приемной, около отца. Последние
слова прощанья звенели в моих ушах, и я едва слышала, что мне говорила
Валя. Ей пришлось повторить.
С трудом наконец я поняла, чего от меня хотели: у кого-то пропала
книжечка... подозревают каждую из нас... велят присягать...
Возмущенная и потрясенная до глубины души, я обратилась к классу:
- Я не знаю никакой книжки и не буду шутить священными предметами. Это
богохульство!
- Но весь класс... - попробовала настаивать Лер.
- Мне нет дела до глупостей класса, - продолжала я гордо, - каждый
отвечает сам за себя. Креста целовать я не стану, потому что это грешно
делать по пустякам, да еще по ребяческой выдумке глупых девочек.
Едва я успела произнести эти слова, как все вокруг меня запищало,
загалдело и зашумело.
- Как! она еще смеет отнекиваться, смеет идти против класса, когда
весь класс решил! - слышался отовсюду несмолкаемый ропот.
Я презрительно пожала плечами и отошла в угол.
Девочки, вдоволь накричавшись и нашумевшись, снова принялись за
прерванное занятие. Они подходили по очереди к золотому крестику и целовали
его. Валя Лер, в качестве благородного свидетеля, серьезно и важно следила
за выполнением присяги. Наконец, когда все уже приложились к кресту, она
громко заявила на весь класс:
- Это неслыханная дерзость: воровка или подошла к кресту, или...
- Ну, а теперь все к своим партам, - скомандовала, прервав ее,
Бельская, - и открывайте ящики. Если воровка не призналась, надо сделать
обыск.
И вмиг все 40 девочек быстро кинулись к своим местам и подняли крышки
пюпитров.
Я одна не двинулась с места.
- Джаваха, - дерзко крикнула мне Запольская, - или ты не слышала?
Открой свой ящик.
Вся кровь бросилась мне в голову...
Открыть ящик, позволить обыскать себя, позволить заподозрить в...
страшно подумать даже, а не только вымолвить это слово...
- Нет! я не позволю обыскивать мой ящик, - возразила я резким и
громким, точно не своим голосом.
- Что? - недобро усмехнулась хорошенькая Лер, - ты и в этом идешь
против класса? Но уже тут нет никакого богохульства! Не правда ли,
mesdames?
- Нет, но все-таки я обыскивать себя не позволю, - твердо проговорила
я.
- Mesdam'очки, слышите ли, что она говорит? - взвизгнула Крошка, молча
следившая до сих пор за мною злыми, недружелюбными глазами. - Как же нам
поступить теперь?
- Да что тут много разговаривать! Просто открыть ее пюпитр, -
горячилась рыженькая Запольская.
Я вспыхнула и оглянулась кругом. Ни одного сочувствующего лица, ни
одного ласкового взгляда!.. И это были дети, маленькие девочки, слетевшиеся
сюда еще так недавно с разных концов России, прощавшиеся со своими
родителями всего каких-нибудь два месяца тому назад так же нежно, как я
только что прощалась с моим ненаглядным папой! Да неужели их детские
сердечки успели так зачерстветь в этот короткий срок?..
Вот на последней парте сидит Варя Чикунина. Она что-то прилежно
дописывает в свою тетрадку. Неужели и она против меня - она такая ласковая
и кроткая... Вот в другом углу Миля Корбина - некрасивая, болезненная,
мечтательная девочка. Эта смотрит на меня своими кроткими голубыми
глазками, но в них я читаю скорее упрек, нежели сострадание. "Что тебе
стоит открыть твой ящик и доказать, что они ошибаются?" - говорят эти
кроткие голубые глазки. "Нет, - красноречиво отвечают мои глаза, - тысячу
раз нет! - я не позволю обыскивать мой ящик!"
А девочки вокруг меня шумят и волнуются с каждой минутой все больше и
больше.
- Бельская, - слышится мне голос Краснушки, - ступай открывать тируар
Джавахи.
- Что?!
И в один миг я очутилась у моей парты и даже присела на край ее, чтобы
ничья дерзкая рука не посмела поднять крышки.
Тогда из толпы выдвинулся мой враг - Бельская.
- Слушай, Джаваха, - спокойно, чуть-чуть примирительно произнесла она,
- почему ты не хочешь позволить обыскать тебя?.. Ведь Додо, Корбина, Лер,
Петровская - весь первый десяток наших лучших учениц, наши парфетки*,
записанные на красной доске, позволили проделать это... а уж если они.
______________
* Парфетки - от parfait (фр.) - совершенные, безукоризненные. (Примеч.
сост.).
- Бельская, - перебила я ее, - в делах чести не может быть ни первых,
ни последних учениц. Ты глупа, если не понимаешь этого... Княжна Джаваха
никогда не позволит заподозрить себя в чем-либо нечестном...
- Если княжна Джаваха не позволит сейчас же открыть свой пюпитр, то,
значит, мою книжку украла она!.. - услышала я резкий и неприятный голос, и
ангельское личико Крошки, перекошенное злой гримаской, глянуло на меня
снизу вверх.
Тируары, парты, кафедра, стены и потолок - все заплясало и запрыгало
перед моими глазами. Девочки уплыли точно куда-то, в туман, далеко, далеко,
и я увидела их уже где-то над моей головою... И в ту же минуту точно темная
завеса заволокла мое зрение...
Реклама |
Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Дочь лесного царя". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Сказка про Ивана, искавшего счастье". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Сказка о Красоте". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Фея в медвежей берлоге". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Подарок Ангела" ("Подарок Феи"). Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Меч королевы". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Король с раскрашенной картинки". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Чародей голод". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Дочь Сказки". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Мельник Нарцисс". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Живая перчатка". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Веселое царство". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Чудесная звездочка". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Три слезинки королевны". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Дуль-Дуль король без сердца". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Галина правда". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Царевна льдинка". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Два брата" ("Герцог над зверями"). Лидия Чарская "Сказки голубой феи"
- "Волшебный оби". Лидия Чарская "Сказки голубой феи"