"Верный Трезор". М.Е. Салтыков-Щедрин

  • Автор: Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин
  • "Верный Трезор"
  • Исполнитель: Александр Клюквин
  • Тип: mp3, текст
  • Продолжительность: 00:18:38
  • Скачать и слушать online
  • Click to download in MP3 format (17.07MB)

    Читать сказки Салтыкова-Щедрина: "Верный Трезор":

     Служил Трезорка сторожем  при  лабазе  московского  2-й  гильдии  купца

    Воротилова и недреманным оком хозяйское добро сторожил. Никогда от  конуры

    не отлучался; даже Живодерки, на которой лабаз стоял, настоящим образом не

    видал: с утра до вечера так на цепи и скачет, так  и  заливается!  Caveant

    consules! [Пусть консулы будут бдительны! (лат.)]

       И премудрый был, никогда на своих не лаял, а  все  на  чужих.  Пройдет,

    бывало, хозяйский кучер овес воровать - Трезорка  хвостом  машет,  думает:

    "Много ли кучеру нужно!" А случится прохожему по своему  делу  мимо  двора

    идти - Трезорка еще где заслышит: "Ах, батюшки, воры!"

       Видел купец Воротилов Трезоркину услугу  и  говорил:  "Цены  этому  псу

    нет!" И ежели случалось в лабаз мимо собачьей конуры проходить, непременно

    скажет: "Дайте Трезорке помоев!" А Трезорка из  кожи  от  восторга  лезет:

    "Рады стараться, ваше степенство!.. хам-ам!  почивайте,  ваше  степенство,

    спокойно... хам... ам... ам... ам!"

       Однажды даже такой случай был: сам частный пристав к  купцу  Воротилову

    на двор пожаловал - так и на него Трезорка воззрился. Такой содом  поднял,

    что и хозяин, и хозяйка, и дети - все выбежали. Думали, грабят; смотрят  -

    ан гость дорогой!

       - Вашескородие! милости просим! Цыц, Трезорка! Ты это что, мерзавец? не

    узнал? а? Вашескородие! водочки! закусить-с.

       -   Благодарю.   Прекраснейший   у   вас   песик,   Никанор    Семеныч!

    благонамеренный!

       - Такой пес!  такой  пес!  Другому  человеку  так  не  понять,  как  он

    понимает!

       - Собственность, значит, признает; а это, по нынешнему времени, ах  как

    приятно!

       И затем, обернувшись к Трезорке, присовокупил:

       - Лай, мой друг, лай! Нынче и человек, ежели который с отличной стороны

    себя зарекомендовать хочет, - и тот по-песьему лаять обязывается!

       Три раза Воротилов Трезорку искушал, прежде чем вполне  свое  имущество

    доверил ему. Нарядился вором (удивительно, как к нему этот  костюм  шел!),

    выбрал ночь потемнее и пошел в амбар воровать. В первый раз корочку хлебца

    с собой взял, - думал этим его соблазнить, - а Трезорка  корочку  обнюхал,

    да как вцепится ему в икру! Во второй раз целую колбасу  Трезорке  бросил:

    "Пиль, Трезорушка, пиль!" - а Трезорка ему фалду  оторвал.  В  третий  раз

    взял с собой рублевую бумажку замасленную - думал, на деньги пес пойдет; а

    Трезорка, не будь прост, такого трезвону поднял,  что  со  всего  квартала

    собаки сбежались: стоят да дивуются, с чего это хозяйский  пес  на  своего

    хозяина заливается?

       Тогда купец Воротилов собрал домочадцев и при всех сказал Трезорке:

       - Препоручаю тебе. Трезорка, все  мои  потроха;  и  жену,  и  детей,  и

    имущество - стереги! Принесите Трезорке помоев!

       Понял ли Трезорка хозяйскую похвалу, или уж сам собой, в силу  собачьей

    природы, лай из него, словно из пустой бочки, валил - только совсем  он  с

    тех пор иссобачился. Одним глазом спит, а другим глядит, не лезет ли кто в

    подворотню; скакать устанет - ляжет, а цепью все-таки погромыхивает:  "Вот

    он я!" Накормить его позабудут  -  он  даже  очень  рад:  ежели,  дескать,

    каждый-то день пса кормить, так он, чего доброго, в одну неделю разопсеет!

    Пинками его челядинцы наделят -  он  и  в  этом  полезное  предостережение

    видит, потому что, ежели пса не бить, он и хозяина, того гляди, позабудет.

       - Надо с нами, со псами, сурьезно поступать, - рассуждал  он,  -  и  за

    дело бей, и без дела бей - вперед наука! Тогда только мы, псы,  настоящими

    псами будем!

       Одним словом, был пес с принципами и так высоко держал свое знамя,  что

    прочие псы поглядят-поглядят, да и подожмут хвост - куды тебе!

       Уж на что Трезорка детей любил, однако и на их  искушения  не  сдавался

    Подойдут к нему хозяйские дети:

       - Пойдем, Трезорушка, с нами гулять!

       - Не могу.

       - Не смеешь?

       - Не то что не смею, а права не имею.

       - Пойдем, глупый! мы тебя потихоньку... никто и не увидит!

       - А совесть?

       Подожмет Трезорка хвост и спрячется в конуру, от соблазна подальше.

       Сколько раз и воры сговаривались: "Поднесемте Трезорке альбом с  видами

    Замоскворечья"; но он и на это не польстился.

       - Не требуется мне никаких видов, -  сказал  он,  -  на  этом  дворе  я

    родился, на нем же и старые кости сложу - каких еще видов нужно! Уйдите до

    греха!

       Одна за Трезоркой слабость была;  Кутьку  крепко  любил,  но  и  то  не

    всегда, а временно.

       Кутька на том же дворе жила и тоже была собака добрая,  но  только  без

    принципов. Полает и перестанет. Поэтому ее на цепи не держали, а жила  она

    больше при хозяйской кухне и около хозяйских детей вертелась. Много она на

    своем веку сладких кусков съела и никогда с Трезоркой  не  поделилась;  но

    Трезорка нимало за это на нее не претендовал: на  то  она  и  дама,  чтобы

    сладенько поесть! Но когда  Кутькино  сердце  начинало  говорить,  то  она

    потихоньку взвизгивала и скреблась лапой в кухонную  дверь.  Заслышав  эти

    тихие всхлипыванья, Трезорка, с своей стороны, поднимал такой неистовый и,

    так сказать, характерный вой, что хозяин, понимая его значение, сам спешил

    на выручку своего имущества. Трезорку спускали  с  цепи  и  на  место  его

    сажали дворника Никиту. А Трезорка с Кутькой,  взволнованные,  счастливые,

    убегали к Серпуховским воротам.

       В  эти  дни  купец  Воротилов  делался  зол,  так  что  когда  Трезорка

    возвращался утром из экскурсии, то хозяин бил  его  арапником  нещадно.  И

    Трезорка, очевидно, сознавал свою вину, потому что не подбегал  к  хозяину

    гоголем, как это делают исполнившие свой  долг  чиновники,  а  униженно  и

    поджавши хвост подползал к ногам  его;  и  не  выл  от  боли  под  ударами

    арапника, а потихоньку взвизгивал: "Mea culpa!  mea  maxima  culpa!"  [мой

    грех! мой тягчайший грех! (лат.)]. В сущности, он был слишком умен,  чтобы

    не понимать, что, поступая таким образом, хозяин упускал из вида некоторые

    смягчающие обстоятельства; но в  то  же  время,  рассуждая  логически,  он

    приходил к  заключению,  что  ежели  его  в  таких  случаях  не  бить,  то

    непременно он разопсеет.

       Но что было особенно в Трезорке дорого, так это совершенное  отсутствие

    честолюбия. Неизвестно, имел ли он даже понятие о праздниках и о том,  что

    к праздникам купцы имеют обыкновение дарить верных своих слуг. Никаноры ли

    ("сам" именинник), Анфисы ли ("сама" именинница) на дворе - он, все  равно

    что в будни, на цепи скачет!

       - Да замолчи ты, постылый! - крикнет на него Анфиса Карповна, -  знаешь

    ли, какой сегодня день!

       - Ничего, пусть лает! - пошутит в ответ Никанор Семеныч,  -  это  он  с

    ангелом поздравляет! Лай, Треэорушка, лай!

       Только раз в  нем  проснулось  что-то  вроде  честолюбия  -  это  когда

    бодливой хозяйской корове Рохле, по гребованию городского пастуха, колокол

    на шею привезли. Признаться сказать, позавидовал-таки он, когда эна  пошла

    по двору звонить.

       - Вот тебе счастье какое; а за что? - сказал  он  Рохле  с  горечью,  -

    только твоей и заслуги, что молока полведра  в  день  из  тебя  надоят,  а

    по-настоящему, какая же это заслуга! Молоко у тебя  даровое,  от  тебя  не

    зависящее: хорошо тебя кормят - ты много молока даешь; плохо  кормят  -  и

    молоко перестанешь давать. Копыта об копыто ты не ударишь,  чтобы  хозяину

    заслужить, а вот тебя как награждают! А я вот сам от  себя,  motu  proprio

    [по собственному побуждению (лат.)], день и ночь маюсь, недоем,  недосплю,

    инда осип от беспокойства, - а мне хоть бы гремушку кинули! Вот,  дескать,

    Трезорка, знай, что услугу твою видят!

       - А цепь-то? - нашлась Рохля в ответ.

       - Цепь?!

       Тут только он понял. До тех  пор  он  думал,  что  цепь  есть  цепь,  а

    оказалось, что это нечто вроде как масонский знак.  Что  он,  стало  быть,

    награжден уже  изначала,  награжден  еще  в  то  время,  когда  ничего  не

    заслужил. И что отныне ему следует только об одном мечтать:  чтоб  старую,

    проржавленную цепь (он ее однажды уже порвал) сняли  и  купили  бы  новую,

    крепкую.

       А купец Воротилов точно подслушал его скромно-честолюбивое  вожделение:

    под самый Трезоркин праздник купил совсем новую, на диво выкованную цепь и

    сюрпризом приклепал ее к Трезоркину ошейнику. "Лай, Трезорка, лай!"

       И залился он тем добродушным,  заливистым  лаем,  каким  лают  псы,  не

    отделяющие своего собачьего благополучия от неприкосновенности  амбара,  к

    которому определила их хозяйская рука.

       В общем, Трезорке жилось отлично, хотя, конечно, от времени до времени,

    не обходилось и без огорчений. В мире псов, точно так же,  как  и  в  мире

    людей, лесть, пронырство и зависть нередко играют роль, вовсе им по  праву

    не принадлежащую. Не раз приходилось и Трезорке испытывать уколы  зависти;

    но он был силен сознанием исполненного долга и ничего  не  боялся.  И  это

    вовсе не было с его стороны самомнением. Напротив, он первый готов был  бы

    уступить честь и место любому новоявленному барбосу,  который  доказал  бы

    свое первенство  в  деле  непреоборимости.  Нередко  он  даже  с  тревогою

    подумывал о том, кто заступит его место в ту минуту,  когда  старость  или

    смерть положит предел его нестомчивости... Но увы! во всей громадной  стае

    измельчавших и излаявшихся псов, населявших Живодерку, он, по совести,  не

    находил ни одного, на которого мог бы с  уверенностью  указать:  "Вот  мой

    преемник!" Так что когда интрига задумала во что бы то  ни  стало  уронить

    Трезорку в мнении купца Воротилова, то она  достигла  только  одного  -  и

    притом совершенно для нее нежелательного - результата, а именно:  выказала

    повальное оскудение псовых талантов.

       Не раз завистливые  барбосы,  и  в  одиночку,  и  небольшими  стайками,

    собирались во двор купца Воротилова, садились поодаль и вызывали  Трезорку

    на состязание. Поднимался несосветимый собачий стон, который наводил  ужас

    на  всех  домочадцев,  но  к  которому   хозяин   дома   прислушивался   с

    любопытством, потому что  понимал,  что  близко  время,  когда  и  Трезору

    понадобится подручный. В этом неистовом хоре выдавались  голоса  недурные;

    но такого, от которого внезапно заболел бы живот со страху, не  было  и  в

    помине. Иной барбос выказывал недюжинные способности,  но  непременно  или

    перелает, или недолает. Во время  таких  состязаний  Трезорка  обыкновенно

    умолкал, как бы давая противникам возможность высказаться, но под конец не

    выдерживал и к общему стону, каждая  нота  которого  свидетельствовала  об

    искусственном  напряжении,  присоединял  свой  собственный   свободный   и

    трезвенный лай. Этот  лай  сразу  устранял  все  сомнения.  Заслышав  его,

    кухарка выбегала из стряпущей и ошпаривала коноводов интриги  кипятком.  А

    Трезорке приносила помоев.

       Тем не менее купец Воротилов был прав, утверждая, что ничто  под  луною

    не вечно. Однажды утром воротиловский  приказчик,  проходя  мимо  собачьей

    конуры в амбар, застал Трезорку спящим. Никогда этого  с  ним  не  бывало.

    Спал ли он когда-нибудь - вероятно, спал, - никто этого  не  знал,  и,  во

    всяком случае, никто его спящим  не  заставал.  Разумеется,  приказчик  не

    замедлил доложить об этом казусе хозяину.

       Купец Воротилов сам вышел к Трезорке, взглянул на него и, видя, что  он

    повинно шевелит хвостом, как бы говоря: "И сам не  понимаю,  как  со  мной

    грех случился!" - без гнева, полным участия голосом, сказал:

       - Что, старик, на кухню собрался? Стара стала, слаба стала? Ну,  ладно!

    ты и на кухне службу сослужить можешь.

       На первый раз, однако ж,  решились  ограничиться  приисканием  Трезорке

    подручного. Задача была нелегкая; тем не менее, после значительных хлопот,

    успели-таки отыскать у Калужских ворот некоего Арапку, репутация  которого

    установилась уже довольно прочно.

       Я не стану описывать, как Арапка первый признал  авторитет  Трезорки  и

    беспрекословно ему подчинился, как оба они подружились,  как  Трезорку,  с

    течением времени, окончательно перевели на кухню и как, несмотря  на  это,

    он бегал к Арапке и бескорыстно обучал его приемам подлинного  купеческого

    пса... Скажу только одно: ни досуг, ни обилие сладких кусков, ни  близость

    Кутьки не заставили Трезорку позабыть те вдохновенные минуты,  которые  он

    проводил, сидючи на цепи и дрожа от холода в длинные зимние ночи.

       Время, однако ж, шло, и Трезорка все больше и больше старелся. На шее у

    него образовался зоб, который пригибал его голову к земле, так  что  он  с

    трудом вставал на ноги; глаза почти  не  видели;  уши  висели  неподвижно;

    шерсть свалялась и линяла клочьями; аппетит исчез, а  постоянно  ощущаемый

    холод заставлял бедного пса жаться к печке.

       - Воля ваша, Никанор Семеныч, а Трезорка начал  паршиветь,  -  доложила

    однажды купцу Воротилову кухарка.

       На этот раз, однако, купец Воротилов не сказал ни слова. Тем  не  менее

    кухарка не унялась и через неделю опять доложила:

       - Как бы дети около Трезорки не испортились... Опаршивел он вовсе.

       Но и на этот раз Воротилов промолчал. Тогда  кухарка,  через  два  дня,

    вбежала уже совсем обозленная и объявила, что она ни минуты не  останется,

    ежели Трезорку из кухни не уберут. И так как  кухарка  мастерски  готовила

    поросенка с  кашей,  а  Воротилов  безумно  это  блюдо  любил,  то  участь

    Трезоркина была решена.

       - Не к тому я Трезорку готовил, - сказал купец Воротилов с чувством,  -

    да, видно, правду пословица говорит: собаке - собачья и смерть...  Утопить

    Трезорку!

       И вот вывели Трезорку на двор. Вся челядь высыпала, чтоб посмотреть  на

    предсмертную агонию верного пса; даже хозяйские дети окно обсыпали. Арапка

    был тут же и, увидев старого учителя, приветливо замахал хвостом. Трезорка

    от старости еле передвигал ногами и, по-видимому,  не  понимал;  но  когда

    начал приближаться к воротам, то силы оставили его, и надо было его тащить

    волоком за загривок.

       Что затем произошло - об этом история умалчивает, но назад Трезорка  уж

    не возвратился.

       А вскоре Арапка  и  совсем  изгнал  Трезоркин  образ  из  сердца  купца

    Воротилова.


     


    Реклама

    Добавить комментарий


    Салтыков-Щедрин