"Синичкин календарь": Бианки Виталий

Индекс материала
"Синичкин календарь": Бианки Виталий
ФЕВРАЛЬ
МАРТ
АПРЕЛЬ
МАЙ
ИЮНЬ
ИЮЛЬ
АВГУСТ
СЕНТЯБРЬ
ОКТЯБРЬ
НОЯБРЬ
ДЕКАБРЬ
Все страницы
  • Автор: Бианки Виталий Валентинович
  • "Синичкин календарь"
  • Исполнитель: Сергей Кирсанов
  • Тип: mp3, текст
  • Продолжительность:
  • Скачать и слушать online

  •  

    Реклама
     

     

    Читать сказки и рассказы Виталия Бианки: "Синичкин календарь":

     СИНИЧКИН КАЛЕНДАРЬ

    ЯНВАРЬ

    Зинька была молодая Синичка, и своего гнезда у неё не было. Целый день она перелетала с места на место, прыгала по заборам, по ветвям, по крышам, – синицы народ бойкий. А к вечеру присмотрит себе пустое дупло или щёлку какую под крышей, забьётся туда, распушит попышней свои перышки – кое-как и переспит ночку.

    Но раз – среди зимы – посчастливилось ей найти свободное воробьиное гнездо. Помещалось оно над окном за оконницей. Внутри была целая перина мягкого пуха.

    И в первый раз, как вылетела из родного гнезда, Зинька заснула в тепле и покое.

    Вдруг ночью её разбудил сильный шум. Шумели в доме, из окна бил яркий свет. Синичка испугалась, выскочила из гнезда и, уцепившись коготками за раму, заглянула в окно.

    Там, в комнате, стояла большая – под самый потолок – ёлка, вся в огнях и в снегу, и в игрушках. Вокруг неё прыгали и кричали дети.

    Зинька никогда раньше не видела, чтобы люди так вели себя по ночам. Ведь она родилась только прошлым летом и многого ещё на свете не знала.

    Заснула она далеко за полночь, когда люди в доме, наконец, успокоились и в окне погас свет.

    А утром Зиньку разбудил весёлый, громкий крик воробьев. Она вылетела из гнезда и спросила их:

    – Вы что, воробьи, раскричались? И люди сегодня всю ночь шумели, спать не давали. Что такое случилось?

    – Как? – удивились воробьи. – Разве ты не знаешь, какой сегодня день? Ведь сегодня Новый год, вот все и радуются – и люди и мы.

    – Как это – Новый год? – не поняла Синичка.

    – Ах ты, желторотая! – зачирикали воробьи. – Да ведь это самый большой праздник в году! Солнце возвращается к нам и начинает свой календарь. Сегодня первый день января.

    – А что это – «январь», «календарь»?

    – Фу, какая ты ещё маленькая, – возмутились воробьи. – Календарь – это расписание работы солнышка на весь год. Год состоит из месяцев, и январь – его первый месяц, носик года. За ним идут ещё десять месяцев – столько, сколько у тебя пальцев на лапках: февраль, март, апрель, май, июнь, июль, август, сентябрь, октябрь, ноябрь. А самый последний месяц, двенадцатый, хвостик года – декабрь. Запомнила?

    – Не-ет, – сказала Синичка. – Где же сразу столько запомнить! «Носик», «десять пальцев» и «хвостик» запомнила. А называются они все уж больно мудрено.

    – Слушай меня, – сказал тогда Старый Воробей. – Ты летай себе по садам, полям и лесам, летай да присматривайся, что кругом делается. А как услышишь, что месяц кончается, прилетай ко мне. Я тут живу, на этом доме под крышей. Я буду тебе говорить, как каждый месяц называется. Ты все их по очереди и запомнишь.

    – Вот спасибо! – обрадовалась Зинька. – Непременно буду прилетать к тебе каждый месяц. До свиданья!

    И она полетела – и летала целых тридцать дней, а на тридцать первый вернулась и рассказала Старому Воробью всё, что приметила. И Старый Воробей сказал ей:

    – Ну вот, запомни: январь – первый месяц года – начинается с весёлой ёлки у ребят. Солнце с каждым днём понемножечку начинает вставать раньше и ложиться позже. Свету день ото дня прибывает, а мороз всё крепчает. Небо всё в тучах. А когда проглянет солнышко, тебе, Синичке, хочется петь. И ты тихонько пробуешь голос: «Зинь-зинь-тю! Зинь-зинь-тю!»


    ФЕВРАЛЬ

    Опять выглянуло солнышко, да такое весёлое, яркое! Оно даже пригрело немножко, с крыш повисли сосульки, и по ним заструилась вода.

    «Вот и весна начинается», – решила Зинька. Обрадовалась и запела звонко:

    – Зинь-зинь-тан! Зинь-зинь-тан! Скинь кафтан!

    – Рано, пташечка, запела, – сказал ей Старый Воробей. – Смотри ещё сколько морозу будет. Ещё наплачемся.

    – Ну да! – не поверила Синичка. – Полечу-ка нынче в лес, узнаю, какие там новости.

    И полетела.

    В лесу ей очень понравилось: такое множество деревьев! Ничего, что все ветки залеплены снегом, а на широких лапах ёлок навалены целые сугробики. Это даже очень красиво. А прыгнешь на ветку – снег так и сыплется и сверкает разноцветными искрами.

    Зинька прыгала по веткам, стряхивала с них снег и осматривала кору. Глазок у неё острый, бойкий – ни одной трещинки не пропустит. Зинька тюк острым носиком в трещину, раздолбит дырочку пошире – и тащит из-под коры какого-нибудь насекомыша-букарашку.

    Много насекомышей набивается на зиму под кору – от холода. Вытащит и съест. Так кормится. А сама примечает, что кругом.

    Смотрит: Лесная Мышь из-под снега выскочила. Дрожит, вся взъерошилась.

    – Ты чего? – Зинька спрашивает.

    – Фу, напугалась! – говорит Лесная Мышь.

    Отдышалась и рассказывает:

    – Бегала я в куче хвороста под снегом, да вдруг и провалилась в глубокую яму. А это, оказывается, медведицына берлога. Лежит в ней Медведица, и два махоньких новорождённых медвежонка у неё. Хорошо, что они крепко спали, меня не заметили.

    Полетела Зинька дальше в лес. Дятла встретила, красношапочника. Подружилась с ним. Он своим крепким гранёным носом большие куски коры ломает, жирных личинок достаёт. Синичке за ним тоже кое-что перепадает. Летает Зинька за Дятлом, весёлым колокольчиком звенит по лесу.:

    – Каждый день всё светлей, веселей, веселей!

    Вдруг зашипело вокруг, побежала по лесу позёмка, загудел лес, и стало в нём темно, как вечером. Откуда ни возьмись, налетел ветер, деревья закачались, полетели сугробики с еловых лап, снег посыпал, завился – началась пурга. Зинька присмирела, сжалась в комочек, а ветер так и рвёт её с ветки, перья ерошит и леденит под ними тельце.

    Хорошо, что Дятел пустил её в своё запасное дупло, а то пропала бы Синичка.

    День и ночь бушевала пурга, а когда улеглась и Зинька выглянула из дупла, она не узнала леса: так он весь был залеплен снегом. Голодные волки промелькнули между деревьями, увязая по брюхо в рыхлом снегу. Внизу под деревьями валялись обломанные ветром сучья, чёрные, с содранной корой.

    Зинька слетела на один из них – поискать под корой насекомышей.

    Вдруг из-под снега – зверь! Выпрыгнул и сел. Сам весь белый, уши с чёрными точками держит торчком. Сидит столбиком, глаза на Зиньку выпучил.

    У Зиньки от страха и крылышки отнялись.

    – Ты кто? – пискнула.

    – Я беляк. Заяц я. А ты кто?

    – Ах, заяц! – обрадовалась Зинька. – Тогда я тебя не боюсь. Я Синичка.

    Она хоть раньше зайцев в глаза не видала, но слышала, что они птиц не едят и сами всех боятся.

    – Ты тут и живёшь, на земле? – спросила Зинька.

    – Тут и живу.

    – Да ведь тебя тут совсем занесёт снегом!

    – А я и рад. Пурга все следы замела и меня занесла, – вот волки рядом пробежали, а меня и не нашли.

    Подружилась Зинька и с Зайцем.

    Так и прожила в лесу целый месяц, и всё было: то снег, то пурга, а то и солнышко выглянет, – денёк простоит погожий, но всё равно холодно.

    Прилетела к Старому Воробью, рассказала ему всё, что приметила, он и говорит:

    – Запоминай: вьюги да метели под февраль полетели. В феврале лютеют волки, а у Медведицы в берлоге медвежатки родятся. Солнышко веселей светит и дольше, а морозы ещё крепкие. А теперь лети в поле.


    МАРТ

    Полетела Зинька в поле.

    Синичке ведь где хочешь жить можно: были бы хоть кустики, а уж она себя прокормит.

    В поле, в кустах, жили серые куропатки – красивые такие полевые курочки с шоколадной подковкой на груди. Целая стая их тут жила, зёрна из-под снега выкапывала.

    – А где же тут спать? – спросила у них Зинька.

    – А ты делай, как мы, – говорят куропатки. – Вот гляди. Поднялись все на крылья, разлетелись пошибче – да бух с разлёту в снег!

    Снег сыпучий – обсыпался и прикрыл их. И сверху их никто не увидит, и тепло им там, на земле, под снегом.

    «Ну нет, – думает Зинька, – синички так не умеют. Поищу себе получше ночлега».

    Нашла в кустах кем-то брошенную плетёную корзиночку, забралась в неё, да и заснула там.

    И хорошо, что так сделала.

    День-то простоял солнечный. Снег наверху подтаял, рыхлый стал, а ночью мороз ударил.

    Утром проснулась Зинька, глядит, – где же куропатки? Нигде их не видно. А там, где они вечером в снег нырнули, наст блестит – ледяная корка.

    Поняла Зинька, в какую беду попали куропатки: сидят теперь, как в тюрьме, под ледяной крышей, и выйти не могут. Пропадут там под ней все до одной! Что тут делать? Да ведь синички – боевой народ.

    Зинька слетела на наст – и давай долбить его крепким своим, острым носиком. И продолбила, – большую дырку сделала. И выпустила куропаток из тюрьмы.

    Вот уж они её хвалили, благодарили!

    Натаскали ей зёрен, семечек разных.

    – Живи с нами, никуда не улетай!

    Она и жила. А солнце день ото дня ярче, день ото дня жарче. Тает, тает в поле снег. И уж так его мало осталось, что больше не ночевать в нём куропаткам: мелок стал. Перебрались куропатки в кустарник спать. Под Зинькиной корзинкой.

    И вот, наконец, в поле на пригорках показалась земля. И как же все ей обрадовались!

    Тут не прошло и трёх дней – откуда ни возьмись, уж сидят на проталинах чёрные, с белыми носами грачи.

    – Здравствуйте! С прибытием!

    Ходят важные, тугим пером поблёскивают, носами землю ковыряют: червяков да личинок из неё потаскивают.

    А скоро за ними и жаворонки и скворцы прилетели, песнями залились.

    Зинька с радости звенит-захлёбывается:

    – Зинь-зинь-на! Зинь-зинь-на! К нам весна! К нам весна! К нам весна!

    Так с этой песенкой и прилетела к Старому Воробью. И он ей сказал:

    – Да. Это месяц март. Прилетели грачи, – значит, правда весна началась. Весна начинается в поле. Теперь лети на реку.


    АПРЕЛЬ

    Полетела Зинька на реку.

    Летит над полем, летит над лугом, слышит: всюду ручьи поют. Поют ручьи, бегут ручьи – все к реке собираются.

    Прилетела на реку, а река страшная: лёд на ней посинел, у берегов вода выступает.

    Видит Зинька: что ни день, то больше ручьёв бежит к реке.

    Проберётся ручей по овражку незаметно под снегом и с берега – прыг! – в реку. И скоро многое множество ручьёв, ручейков и ручь-ишек набилось в реку – под лёд попрятались.

    Тут прилетела тоненькая чёрно-белая птичка, бегает по берегу, длинным хвостиком покачивает, пищит:

    – Пи-лик! Пи-лик!

    – Ты что пищишь? – спрашивает Зинька. – Что хвостиком размахиваешь?

    – Пи-лик! – отвечает тоненькая птичка. – Разве ты не знаешь, как меня зовут? Ледоломка. Вот сейчас раскачаю хвост да как тресну им по льду, так лёд и лопнет, и река пойдёт.

    – Ну да! – не поверила Зинька. – Хвастаешь.

    – Ах, так! – говорит тоненькая птичка. – Пи-лик!

    И давай ещё пуще хвостик раскачивать.

    Тут вдруг как бухнет где-то вверху по реке, будто из пушки! Ледоломка порх – и с перепугу так крылышками замахала, что в одну минуту из глаз пропала.

    И видит Зинька: треснул лёд, как стекло. Это ручьи – все, что набежали в реку, – как понатужились, нажали снизу – лёд и лопнул. Лопнул и распался на льдины, большие и малые.

    Река пошла. Пошла и пошла, – и уж никому её не остановить. Закачались на ней льдины, поплыли, бегут, друг друга кружат, а тех, что сбоку, на берег выталкивают. Тут сейчас же и всякая водяная птица налетела, точно где-то здесь, рядом, за углом ждала: утки, чайки, кулики-долгоножки. И, глядь, Ледоломка вернулась, по берегу ножонками семенит, хвостом качает.

    Все пищат, кричат, веселятся. Кто рыбку ловит, ныряет за ней в воду, кто носом в тину тыкает, ищет там что-то, кто мушек над берегом ловит.

    – Зинь-зинь-хо! Зинь-зинь-хо! Ледоход, ледоход! – запела Зинька.

    И полетела рассказать Старому Воробью, что видела на реке.

    И Старый Воробей сказал ей:

    – Вот видишь: сперва весна приходит в поле, а потом на реку.

    Запомни: месяц, в который у нас реки освобождаются ото льда, называется апрель. А теперь лети-ка опять в лес: увидишь, что там будет.

    И Зинька скорей полетела в лес.


    МАЙ

    В лесу ещё было полно снега. Он спрятался под кустами и деревьями, и солнцу трудно было достать его там. В поле давно уже зеленела посеянная с осени рожь, а лес всё ещё стоял голый.

    Но уж было в нём весело, не то что зимой. Налетело много разных птиц, и все они порхали между деревьями, прыгали по земле и пели – пели на ветвях, на макушках деревьев и в воздухе.

    Солнце теперь вставало очень рано, ложилось поздно и так усердно светило всем на земле и так грело, что жить стало легко. Синичке больше не надо было заботиться о ночлеге: найдёт свободное дупло – хорошо, не найдёт – и так переночует где-нибудь на ветке или в чаще.

    И вот раз вечерком ей показалось, будто лес в тумане. Лёгкий зеленоватый туман окутал все берёзы, осины, ольхи. А когда на следующий день над лесом поднялось солнце, на каждой берёзе, на всякой веточке показались точно маленькие зелёные пальчики: это стали распускаться листья.

    Тут и начался лесной праздник.

    Засвистал, защёлкал в кустах Соловей.

    В каждой луже урчали и квакали лягушки.

    Цвели деревья и ландыши. Майские жуки с гуденьем носились между ветвями. Бабочки порхали с цветка на цветок. Звонко куковала Кукушка.

    Друг Зиньки – Дятел-Красношапочник – и тот не тужил, что не умеет петь: отыщет сучок посуше и так лихо барабанит по нему носом, что по всему лесу слышна звонкая барабанная дробь.

    А дикие голуби поднимались высоко над лесом и проделывали в воздухе головокружительные фокусы и мёртвые петли. Каждый веселился на свой лад, кто как умел.

    Зиньке всё было любопытно. Зинька всюду поспевала и радовалась вместе со всеми.

    По утрам на заре слышала Зинька чьи-то громогласные крики, будто в трубы кто-то трубил где-то за лесом.

    Полетела она в ту сторону и вот видит: болото, мох да мох, и сосенки на нём растут. И ходят на болоте такие большие птицы, каких никогда ещё Зинька не видела, – прямо с баранов ростом, и шеи у них долгие-долгие.

    Вдруг подняли они свои шеи-трубы да как затрубят, как загремят:

    – Тррру-рру! Тррру-рру!

    Совсем оглушили синичку.

    Потом один растопырил крылья и пушистый свой хвост, поклонился до земли соседям да вдруг и пошёл в пляс: засеменил, засеменил ногами и пошёл по кругу, всё по кругу; то одйу ногу выкинет, то другую, то поклонится, то подпрыгнет, то вприсядку пойдёт, – умора! А другие на него смотрят, собрались кругом, крыльями враз хлопают.

    Не у кого было Зиньке спросить в лесу, что это за птицы-великаны, и полетела она в город к Старому Воробью.

    И Старый Воробей сказал ей:

    – Это журавли: птицы серьёзные, почтенные, а сейчас, видишь, что выделывают. Потому это, что пришёл весёлый месяц май, и лес оделся, и все цветы цветут, и все пташки поют. Солнце теперь всех обогрело и светлую всем радость дало.


    ИЮНЬ

    Решила Зинька:

    «Полечу-ка я нынче по всем местам: и в лес, и в поле, и на реку… Всё осмотрю».

    Первым делом наведалась к старому другу своему – Дятлу-Красношапочнику. А он как увидел её издали, так и закричал:

    – Кик! Кик! Прочь, прочь! Тут мои владения!

    Очень удивилась Зинька. И крепко на Дятла обиделась: вот тебе и друг!

    Вспомнила о полевых куропатках, серых, с шоколадной подковкой на груди. Прилетела к ним в поле, ищет куропаток, – нет их на старом месте! А ведь целая стая была. Куда все подевались?

    Летала-летала по полю, искала-искала, насилу одного петушка нашла: сидит во ржи, – а рожь уж высокая, – кричит:

    – Чир-вик! Чир-вик!

    Зинька к нему. А он ей:

    – Чир-вик! Чир-вик! Чичире! Пошла, пошла отсюда!

    – Как так! – рассердилась Синичка. – Давно ли я всех вас от смерти спасла – из ледяной тюрьмы выпустила, а теперь ты меня и близко к себе не пускаешь?

    – Чир-вир, – смутился куропачий петушок. – Правда, от смерти спасла. Мы это все помним. А всё-таки лети ты от меня подальше: теперь время другое, мне вот как драться хочется!

    Хорошо, у птиц слёз нет, а то, наверно, заплакала бы Зинька: уж так ей обидно, так горько стало!

    Повернулась молча, полетела на реку.

    Летит над кустами, – вдруг из кустов серый зверь!

    Зинька так и шарахнулась в сторону.

    – Не узнала? – смеётся зверь. – Ведь мы с тобой старые друзья.

    – А ты кто? – спрашивает Зинька.

    – Заяц я. Беляк.

    – Какой же ты беляк, когда ты серый? Я помню беляка: он весь белый, только на ушках чёрное.

    – Это я зимой белый, чтобы на снегу меня видно не было. А летом я серый.

    Ну и разговорились. Ничего, с ним не ссорились. А потом Старый Воробей и объяснил Зиньке:

    – Это месяц июнь – начало лета. У всех нас, у птиц, в это время – гнёзда, а в гнёздах – драгоценные яички и птенчики. К своим гнёздам мы никого не подпускаем – ни врага, ни друга: и друг может нечаянно разбить яичко. У зверей тоже детёныши, звери тоже никого к своей норе не подпустят. Один заяц без забот: растерял своих детишек по всему лесу и думать о них забыл. Да ведь зайчаткам мать-зайчиха нужна только в первые дни: попьют они материнское молочко несколько дней, а потом сами травку зубрят. Теперь, – прибавил Старый Воробей, – солнце в самой силе, и самый длинный у него трудовой день. Теперь на земле все найдут, чем набить своим малышам животики.


    ИЮЛЬ

    – С новогодней ёлки, – сказал Старый Воробей, – прошло уже шесть месяцев, ровно полгода. Запомни, что второе полугодие начинается в самый разгар лета. А пошёл теперь месяц июль. А это самый хороший месяц и для птенцов и для зверят, потому что кругом всего очень много: и солнечного света, и тепла, и разной вкусной еды.

    – Спасибо, – сказала Зинька.

    И полетела.

    «Пора мне остепениться, – подумала она. – Дупел в лесу много. Займу, какое мне понравится свободное, и заживу в нём своим домком!»

    Задумать-то задумала, да не так просто оказалось это сделать.

    Все дупла в лесу заняты. Во всех гнёздах птенцы. У кого ещё крохотки, голенькие, у кого в пушку, а у кого и в перышках, да всё равно желторотые, целый день пищат, есть просят.

    Родители хлопочут, взад-вперёд летают, ловят мух, комаров, ловят бабочек, собирают гусениц-червячков, а сами не едят: всё птенцам носят. И ничего: не жалуются, ещё и песни поют.

    Скучно Зиньке одной.

    «Дай, – думает, – я помогу кому-нибудь птенчиков покормить. Мне спасибо скажут».

    Нашла на ели бабочку, схватила в клюв, ищет, кому бы дать.

    Слышит – на дубу пищат маленькие щеглята, там их гнездо на ветке.

    Зинька скорей туда – и сунула бабочку одному щеглёнку в разинутый рот.

    Щеглёнок глотнул, а бабочка не лезет: велика больно.

    Глупый птенчик старается, давится – ничего не выходит.

    И стал уж задыхаться. Зинька с испугу кричит, не знает, что делать.

    Тут Щеглиха прилетела. Сейчас – раз! – ухватила бабочку, вытащила у щеглёнка из горла и прочь бросила. А Зиньке говорит:

    – Марш отсюда! Ты чуть моего птенчика не погубила. Разве можно давать маленькому целую бабочку? Даже крылья ей не оторвала!

    Зинька кинулась в чащу, там спряталась: и стыдно ей и обидно.

    Потом много дней по лесу летала, – нет, никто её в компанию к себе не принимает!

    А что ни день, то больше в лес приходит ребят. Все с корзиночками, весёлые; идут – песни поют, а потом разойдутся и ягоды собирают: и в рот и в корзиночки. Уже малина поспела.

    Зинька всё около них вертится, с ветки на ветку перелетает, и веселей Синичке с ребятам, хоть она их языка не понимает, а они – её.

    И случилось раз: одна маленькая девочка забралась в малинник, идёт тихонько, ягоды берёт.

    А Зинька над нею по деревьям порхает.

    И вдруг видит: большой страшный медведь в малиннике.

    Девочка как раз к нему подходит, – его не видит.

    И он её не видит: тоже ягоды собирает. Нагнёт лапой куст – и себе в рот.

    «Вот сейчас, – думает Зинька, – наткнётся на него девочка, – страшилище это её и съест! Спасти, спасти её надо!»

    И закричала с дерева по-своему, по-синичьему:

    – Зинь-зинь-вень! Девочка, девочка! Тут медведь. Убегай!

    Девочка и внимания на неё не обратила: ни слова не поняла.

    А медведь-страшилище понял: разом поднялся на дыбы, оглядывается: где девочка?

    «Ну, – решила Зинька, – пропала маленькая!»

    А медведь увидел девочку, опустился на все четыре лапы – да как кинется от неё наутёк через кусты!

    Вот удивилась Зинька:

    «Хотела девочку от медведя спасти, а спасла медведя от девочки! Такое страшилище, а маленького человечка боится!»

    С тех пор, встречая ребят в лесу, Синичка пела им звонкую песенку:

    – Зинь-зинь-ле! Зинь-зинь-ле!

    Кто пораньше встаёт,

    Тот грибы себе берёт,

    А сонливый да ленивый

    Идут после за крапивой.

    Эта маленькая девочка, от которой убежал медведь, всегда приходила в лес первая и уходила из лесу с полной корзинкой.


    АВГУСТ

    – После июля, – сказал Старый Воробей, – идёт август. Третий и – заметь себе это – последний месяц лета.

    – Август, – повторила Зинька.

    И принялась думать, что ей в этом месяце делать.

    Ну, да ведь она была Синичка, а синички долго на одном месте усидеть не могут. Им бы всё порхать да скакать, по веткам лазать то вверх, то вниз головой. Много так не надумаешь.

    Пожила немножко в городе – скучно. И сама не заметила, как опять очутилась в лесу.

    Очутилась в лесу и удивляется: что там со всеми птицами сделалось?

    Только что все гнали её, близко к себе и к своим птенцам не подпускали, а теперь только и слышно: «Зинька, лети к нам»!», «Зинька, сюда!», «Зинька, полетай с нами!», «Зинька, Зинька, Зинька!»

    Смотрит – все гнёзда пустые, все дупла свободные, все птенцы выросли и летать научились. Дети и родители все вместе живут, так выводками и летают, а уж на месте никто не сидит, и гнёзда им больше не нужны. И гостье все рады: веселей в компании-то кочевать.

    Зинька то к одним пристанет, то к другим; один день

    с хохлатыми синичками проведёт, другой – с гаичками-пухлячками. Беззаботно живёт: тепло, светло, еды сколько хочешь.

    И вот удивилась Зинька, когда Белку встретила и разговорилась с ней.

    Смотрит – Белка с дерева на землю спустилась и что-то ищет там в траве. Нашла гриб, схватила его в зубы – и марш с ним назад на дерево. Нашла там сучочек острый, ткнула на него гриб, а есть не ест его: поскакала дальше и опять на землю – грибы искать.

    Зинька подлетела к ней и спрашивает:

    – Что ты, Белочка, делаешь? Зачем не ешь грибы, а на сучки их накалываешь?

    – Как зачем? – отвечает Белка. – Впрок собираю, сушу в запас. Зима придёт – пропадёшь без запаса.

    Стала тут Зинька примечать: не только белки – многие зверюшки запасы себе собирают. Мышки полёвки, хомяки с поля зёрна за щеками таскают в свои норки, набивают там свои кла-довочки.

    Начала и Зинька кое-что припрятывать на чёрный день; найдёт вкусные семечки, поклюёт их, а что лишнее – сунет куда-нибудь в кору, в щёлочку.

    Соловей это увидел и смеётся:

    – Ты что же, Синичка, на всю долгую зиму хочешь запасы сделать? Этак тебе тоже нору копать впору.

    Зинька смутилась.

    – А ты как же, – спрашивает, – зимой думаешь?

    – Фьють! – свистнул Соловей. – Придёт осень – я отсюда улечу. Далеко-далеко улечу, туда, где и зимой тепло и розы цветут. Там сытно, как здесь летом.

    – Да ведь ты Соловей, – говорит Зинька, – тебе что: сегодня здесь спел, а завтра – там. А я Синичка. Я где родилась, там всю жизнь и проживу.

    А про себя подумала: «Пора, пора мне о своём домке подумать! Вот уж и люди в поле вышли – убирают хлеб, увозят с поля. Кончается лето, кончается…»


    СЕНТЯБРЬ

    – А теперь какой месяц будет? – спросила Зинька у Старого Воробья.

    – Теперь будет сентябрь, – сказал Старый Воробей. – Первый месяц осени.

    И правда: уже не так стало жечь солнце, дни стали заметно короче, ночи – длиннее, и всё чаще стали лить дожди.

    Первым делом осень пришла в поле. Зинька видела, как день за днём люди свозили хлеб с поля в деревню, из деревни – в город. Скоро совсем опустело поле, и ветер гулял в нём на просторе. Потом раз вечером ветер улёгся, тучи разошлись с неба. Утром Зинька не узнала поля: всё оно было в серебре, и тонкие-тонкие серебряные ниточки плыли над ним по воздуху. Одна такая ниточка, с крошечным шариком на конце, опустилась на куст рядом с Зинькой. Шарик оказался паучком, и Синичка, недолго думая, клюнула его и проглотила. Очень вкусно! Только нос весь в паутине.

    А серебряные нити-паутинки тихонько плыли над полем, опускались на жнитво, на кусты, на лес: молодые паучки рассеялись так по всей земле. Покинув свою летательную паутинку, паучки отыскивали себе щёлку в коре или норку в земле и прятались в неё до весны. В лесу уже начал желтеть, краснеть, буреть лист. Уже птичьи семьи-выводки собирались в стайки, стайки – в стаи. Кочевали всё шире по лесу: готовились в отлёт.

    То и дело откуда-то неожиданно появлялись стаи совсем незнакомых Зиньке птиц – долгоносых пёстрых куликов, невиданных уток. Они останавливались на речке, на болотах; день покормятся, отдохнут, а ночью летят дальше – в ту сторону, где солнце бывает в полдень. Это пролетали с далёкого севера стаи болотных и водяных птиц.

    Раз Зинька повстречала в кустах среди поля весёлую стайку таких же, как она сама, синиц: белощёкие, с жёлтой грудкой и длинным чёрным галстуком до самого хвостика. Стайка перелетела полем из леска в лесок.

    Не успела Зинька познакомиться с ними, как из-под кустов с шумом и криком взлетел большой выводок полевых куропаток. Раздался короткий страшный гром – и Синичка, сидевшая рядом с Зинькой, не пискнув, свалилась на землю. А дальше две куропатки, перевернувшись в воздухе через голову, замертво ударились о землю. Зинька до того перепугалась, что осталась сидеть, где сидела, ни жива ни мертва.

    Когда она пришла в себя, около неё никого не было – ни куропаток, ни синиц.

    Подошёл бородатый человек с ружьём, поднял двух убитых куропаток и громко крикнул:

    – Ay! Манюня!

    С опушки леса ответил ему тоненький голосок, и скоро к бородатому подбежала маленькая девочка. Зинька узнала её: та самая, что напугала в малиннике медведя. Сейчас у неё была в руках полная корзинка грибов.

    Пробегая мимо куста, она увидела на земле упавшую с ветки Синичку, остановилась, наклонилась, взяла её в руки. Зинька сидела в кусту не шевелясь.

    Девочка что-то сказала отцу, отец дал ей фляжку, и Манюня спрыснула из неё водой Синичку. Синичка открыла глаза, вдруг вспорхнула – и забилась в куст рядом с Зинькой.

    Манюня весело засмеялась и вприпрыжку побежала за уходившим отцом.


    ОКТЯБРЬ

    – Скорей, скорей! – торопила Зинька Старого Воробья. – Скажи мне, какой наступает месяц, и я полечу назад в лес: там у меня больной товарищ.

    И она рассказала Старому Воробью, как бородатый охотник сшиб с ветки сидевшую рядом с ней Синичку, а девочка Манюня спрыснула водой и оживила её.

    Узнав, что новый месяц, второй месяц осени, называется октябрь, Зинька живо вернулась в лес.

    Её товарища звали Зинзивер. После удара дробинкой крылышки и лапки ещё плохо повиновались ему. Он с трудом долетел до опушки. Тут Зинька отыскала ему хорошенькое дуплишко и стала таскать туда для него червячков-гусениц, как для маленького. А он был совсем не маленький: ему было уже два года, и, значит, он был на целый год старше Зиньки.

    Через несколько дней он совсем поправился. Стайка, с которой он летал, куда-то исчезла, и Зинзивер остался жить с Зинькой. Они очень подружились.

    А осень пришла уже и в лес. Сперва, когда все листья раскрасились в яркие цвета, он был очень красив. Потом подули сердитые ветры. Они сдирали жёлтые, красные, бурые листья с веток, носили их по воздуху и швыряли на землю.

    Скоро лес поредел, ветки обнажились, а земля под ними покрылась разноцветными листьями.

    Пролетели с далёкого севера, из тундр, последние стаи болотных птиц.

    Теперь каждый день прибывали новые гости из северных лесов: там уже начиналась зима.

    Не всё и в октябре дули сердитые ветры, не всё лили дожди: выдавались и погожие, сухие и ясные дни. Нежаркое солнышко светило приветливо, прощаясь с засыпающим лесом. Потемневшие на земле листья тогда высыхали, становились жёсткими и хрупкими. Ещё кое-где из-под них выглядывали грибы – грузди, маслята.

    Но хорошую девочку Манюню Зинька и Зинзивер больше уже не встречали в лесу.

    Синички любили спускаться на землю, прыгать по листьям – искать улиток на грибах.

    Раз они подскочили так к маленькому грибу, который рос между корнями белого берёзового пня.

    Вдруг по другую сторону пня выскочил серый, с белыми пятнами зверь.

    Зинька пустилась было наутёк, а Зинзивер рассердился и крикнул:

    – Пинь-пинь-черр! Ты кто такой?

    Он был очень храбрый и улетал от врага, только когда враг на него кидался.

    – Фу! – сказал серый пятнистый зверь, кося глазами и весь дрожа. – Как вы с Зинькой меня напугали! Нельзя же так топать по сухим, хрустким листьям! Я думал, что Лиса бежит или Волк. Я же Заяц, беляк я.

    – Неправда! – крикнула ему с дерева Зинька. – Беляк летом серый, зимой белый, я знаю. А ты какой-то полубелый.

    – Так ведь сейчас ни лето, ни зима! И я ни серый, ни белый. – И заяц захныкал: – Вот сижу у берёзового пенька, дрожу, шевельнуться боюсь: снегу ещё нет, а у меня уж клочья белой шерсти лезут. Земля чёрная. Побегу по ней днём – сейчас меня все увидят. И так ужасно хрустят сухие листья! Как тихонько ни крадись, прямо гром из-под ног.

    – Видишь, какой он трус, – сказал Зинзивер Зиньке. – А ты его испугалась. Он нам не враг.


    НОЯБРЬ

    Враг – и страшный враг – появился в лесу в следующем месяце. Старый Воробей назвал этот месяц ноябрём и сказал, что это третий, и последний, месяц осени.

    Враг был очень страшный, потому что он был невидимка. В лесу стали пропадать и маленькие птички и большие, и мыши, и зайцы.

    Только зазевается зверёк, только отстанет от стаи птица – всё равно, ночью, днём ли, – глядь, их уж и в живых нет.

    Никто не знал, кто этот таинственный разбойник: зверь ли, птица или человек? Но все боялись его, и у всех лесных зверей и птиц только и было разговору, что о нём. Все ждали первого снега, чтобы по следам около растерзанной жертвы опознать убийцу.

    Первый снег выпал однажды вечером. А на утро следующего дня в лесу не досчитались одного Зайчонка.

    Нашли его лапку. Тут же, на подтаявшем уже снегу, были следы больших, страшных когтей. Это могли быть когти зверя, могли быть когти и крупной хищной птицы. А больше ничего не оставил убийца: ни пера, ни шерстинки своей.

    – Я боюсь, – сказала Зинька Зинзиверу. – Ох, как я боюсь! Давай улетим скорей из лесу, от этого ужасного разбойника-невидимки.

    Они полетели на реку. Там были старые дуплистые ивы-ракиты, где они могли найти себе приют.

    – Знаешь, – говорила Зинька, – тут место открытое. Если и сюда придёт страшный разбойник, он тут не может подкрасться так незаметно, как в тёмном лесу. Мы его увидим издали и спрячемся от него.

    И они поселились за речкой.

    Осень пришла уже и на реку. Ивы-ракиты облетели, трава побурела и поникла. Снег выпадал и таял. Речка ещё бежала, но по утрам на ней был ледок. И с каждым морозцем он рос. Не было по берегам и куликов. Оставались ещё только утки. Они крякали, что останутся тут на всю зиму, если река вся не покроется льдом. А снег падал и падал – и больше уж не таял.

    Только было синички зажили спокойно, вдруг опять тревога: ночью неизвестно куда исчезла утка, спавшая на том берегу – на краю своей стаи.

    – Это он, – говорила, дрожа, Зинька. – Это невидимка. Он всюду: и в лесу, и в поле, и здесь, на реке.

    – Невидимок не бывает, – говорил Зинзивер. – Я выслежу его, вот постой!

    И он целыми днями вертелся среди голых веток на верхушках старых ив-ракит: высматривал с вышки таинственного врага. Но так ничего и не заметил подозрительного.

    И вот вдруг – в последний день месяца – стала река. Лёд разом покрыл её и больше уж не растаял. Утки улетели ещё ночью.

    Тут Зиньке удалось наконец уговорить Зинзивера покинуть речку: ведь теперь враг мог легко перейти к ним по льду. И всё равно Зиньке надо было в город: узнать у Старого Воробья, как называется новый месяц.


    ДЕКАБРЬ

    Полетели синички в город.

    И никто, даже Старый Воробей, не мог им объяснить, кто этот невидимый страшный разбойник, от которого нет спасенья ни днём, ни ночью, ни большим, ни маленьким.

    – Но успокойтесь, – сказал Старый Воробей. – Здесь, в городе, никакой невидимка не страшен: если даже он посмеет явиться сюда, люди сейчас же застрелят его. Оставайтесь жить с нами в городе. Вот уже начался месяц декабрь – хвостик года. Пришла; чма. И в поле, и на речке, и в лесу теперь голодно и страшно. А у людей всегда найдётся для нас, малых пташек, и приют и еда.

    Конечно, Зинька с радостью согласилась поселиться в городе и уговорила Зинзивера. Сперва он, правда, не соглашался, хорохорился, кричал:

    – Пинь-пинь-черр! Никого не боюсь! Разыщу невидимку! Но Зинька ему сказала:

    – Не в этом дело, а вот в чём: скоро будет Новый год. Солнышко опять начнёт выглядывать, все будут радоваться ему. А спеть ему первую весеннюю песенку тут, в городе, никто не сможет: воробьи умеют только чирикать, вороны только каркают, а галки – галдят. В прошлом году первую весеннюю песенку солнцу спела тут я. А теперь её должен спеть ты.

    Зинзивер как крикнет:

    – Пинь-пинь-черр! Ты права. Это я могу. Голос у меня сильный, звонкий – на весь город хватит. Остаёмся тут!

    Стали они искать себе помещение. Но это оказалось очень трудно. В городе не то, что в лесу: тут и зимой все дупла, скворечни, гнёзда, даже щели за окнами и под крышами заняты. В том воробьином гнёздышке за оконницей, где встретила ёлку Зинька и в прошлом году, теперь жило целое семейство молодых воробьев.

    Но и тут Зиньке помог Старый Воробей. Он сказал ей:

    – Слетайте-ка вон в тот домик, – вон – с красной крышей и садиком. Там я видел девочку, которая всё что-то ковыряла долотом в полене. Уж не готовит ли она вам – синичкам – хорошенькую дуплянку? Зинька и Зинзивер сейчас же полетели к домику с красной крышей. И кого же они первым делом увидели в саду, на дереве? Того страшного бородатого охотника, который чуть насмерть не застрелил Зинзивера.

    Охотник одной рукой прижимал дуплянку к дереЕу, а в другой держал молоток и гвозди. Он наклонился вниз и крикнул:

    – Так, что ли?

    И снизу, с земли, ему ответила тоненьким голоском Манюня:

    – Так, хорошо!

    И бородатый охотник большими гвоздями крепко прибил дуплянку к стволу, а потом слез с дерева.

    Зинька и Зинзивер сейчас же заглянули в дуплянку и решили, что лучшей квартиры они никогда и не видели. Манюня выдолбила в полене уютное глубокое дуплишко и даже положила в него мягкого, тёплого пера, пуха и шерсти.

    Месяц пролетел незаметно, никто не беспокоил тут синичек, а Манюня каждое утро приносила им еду на столик, нарочно приделанный к ветке.

    А под самый Новый год случилось ещё одно – последнее в этом году – важное событие: Манюнин отец, который иногда уезжал за город на охоту, привёз невиданную птицу, посмотреть на которую сбежались все соседи.

    Это была большущая белоснежная сова, – до того белоснежная, что, когда охотник бросил её на снег, сову только с большим трудом можно было разглядеть.

    – Это злая зимняя гостья у нас, – объяснял отец Манюне и соседям, – полярная сова. Она одинаково хорошо видит и днём и ночью, и от её когтей нет спасенья ни мыши, ни куропатке, ни зайцу на земле, ни белке на дереве. Летает она совсем бесшумно, а как её трудно заметить, когда кругом снег, – сами видите.

    Конечно, ни Зинька, ни Зинзивер ни слова не поняли из объяснения бородатого охотника. Но оба они отлично поняли, кого убил охотник. И Зинзивер так громко крикнул: «Пинь-пинь-черр! Невидимка!» – что сейчас же со всех крыш и дворов слетелись все городские воробьи, вороны, галки – посмотреть на чудовище.

    А вечером у Манюни была ёлка, дети кричали и топали, но синички нисколько на них за это не сердились. Теперь они знали, что с ёлкой, украшенной огнями, снегом и игрушками, приходит Новый год, а с Новым годом возвращается к нам солнце и приносит много новых радостей.

     


    Реклама

    Комментарии 

     
    -2 #4 12.11.2014 15:08
    сказка классс ааа
    Цитировать
     
     
    +1 #3 09.07.2014 06:42
    Очень прикольная Сказка. И классная!!
    Цитировать
     
     
    +3 #2 25.04.2014 10:23
    ошибкииииии.исправлять надо.(и в тексте и в комментариях) :-?
    Цитировать
     
     
    +22 #1 12.11.2013 14:24
    Рассказ очень прикольные и познавательный
    Цитировать
     

    Добавить комментарий