7. Дорога
На следующий вечер отец вызвал машину, и мать с дядей Мишей повезли Сашку и Машу на вокзал.
Как только поезд двинулся и в окне последний раз мелькнул белый платочек матери, дядя Миша принялся рассказывать детям всякие смешные истории. Но огорчённые расставанием, нарёванные дети совсем его не слушали.
Тогда он поспешил устроить им постели на полках. Сашка и Маша забрались под одеяла с головой. Они так устали за день, что сейчас же заснули.
Ночью на одной из остановок машинист неосторожно взял с места, Сашку сильно тряхнуло, он открыл глаза.
Тьма-тьмущая.
Сашка откинул одеяло с головы.
В проходе горит тусклая электрическая лампочка без абажура. Кругом спят незнакомые люди, некоторые громко, с присвистом храпят.
Сашке стало так неуютно.
Он тихонечко отодвинул занавеску на окне.
Там, за окном, холодно светит в чистом небе луна. Мелькают телеграфные столбы, проползают за ними белые, с чёрными проталинами поля, медленно крутятся перелески.
Всё чужое, незнакомое. И нет рядом матери.
Сашка повернулся, глянул вниз – на дядю Мишу.
Дядя Миша не спал. Он сидел, облокотившись на оконный столик, и о чём-то думал.
Сашка хотел уж окликнуть его, спросить что-нибудь, но тут забормотала во сне и всхлипнула на своей полке Маша.
Дядя Миша быстро поднялся – большой, лохматый, грузный, – и Сашке вдруг стало страшно: он вспомнил, как тогда дядя Миша сразу превратился в медведя – (людоеда). Может быть, он и взаправду шатун?
Дядя Миша протянул свою толстую волосатую лапищу к Маше.
Сашка замер: сейчас схватит Машу и потащит себе в пасть!
Но страшная лапища очень осторожно, очень заботливо погладила мягкие Машины волосы, точно Маша была не девочка, а какая-нибудь бабочка, с которой так легко стереть нежную пыльцу.
«Дядя Миша очень, очень добрый человек», – вспомнил Сашка слова матери.
Сашке стало вдруг хорошо и уютно.
Он опять натянул на себя одеяло – и сразу заснул.
А на заре детей разбудил дядя Миша.
– Вставайте, вставайте, – гремел он. – Вылезайте из своих норок! Скоро приедем.
Только успели Сашка и Маша умыться, закусить напечёнными для них матерью вкусными подорожничками и уложить вещи, как поезд подкатил к маленькой деревянной станции.
Их встретил румяный парень с бляхой на груди. Оказалось, это тот самый лесник Ванюшка, который убежал от шатуна. Ванюшка весело поздоровался с детьми за руку, подхватил чемоданы, и все вместе пошли мимо станции к коновязи.
У коновязи стояла кучка колхозников, они о чём-то громко разговаривали и смеялись.
– Ну-ка, спецы! – подмигнул детям дядя Миша. – Догадайтесь, кто тут у меня в упряжке?
Колхозники расступились.
У коновязи была привязана обыкновенная толстенькая мохнатая деревенская лошадёнка, запряжённая в розвальни, а рядом с ней – высокий зверь с прямыми, как колышки, рогами. Зверь стоял спокойно, ничуть не пугался людей; он тоже был запряжён, только в городские удобные санки.
Сашка не мог сразу догадаться, что это за зверь, а Маша подумала и сказала:
– Молодой лось. Когда он будет старый, у него рога будут лопатами.
– Ишь ты! – удивился дядя Миша. – Верно, лось и есть. А видела ты когда-нибудь лося в упряжке?
– И что ж такого? – сказала Маша. – Мы у нас в зоопарке на северном олене катались, и на двугорбом верблюде, и на карлице лошадке – пони – катались.
– Вас, городских, видно, ничем не удивишь, – немножко обиженно сказал дядя Миша. – А только у меня-то лось не такой, как ваши звери – не клеточный.
– Я знаю, – сказал Сашка. – Ты его в тайге подстрелил. Он тебе и зубы вышиб.
Колхозники засмеялись, и дядя Миша тоже.
– Нет, паря, не этот! Который мне зубы вышиб, того давно уже на свете нет. А этого я в лесу нашел, у матки отбил ещё сосунком. Сам его из бутылочки выкормил. Этот меня не тронет.
Румяный Ванюшка увязал уже вещи на дровнях. Дядя Миша усадил ребят в сани, тепло укутал, сам взгромоздился на облучок и крикнул Ванюшке:
– Трогай!
Сто радостей
Лошадка дёрнула розвальни, поскользнулась, дёрнула ещё раз – и затрусила по заваленной снегом уличке между деревянных домишек. За ней, широко шагая, спокойно пошёл лось.
Солнце ещё только поднималось над низкими крышами, но в посёлке у станции уже просыпался народ. Из многих труб валил дым. Прохожие останавливались и ахали на лося. Собаки с лаем вылетали навстречу, но, увидев незнакомого лесного зверя, шарахались от него и с визгом спасались назад в подворотни.
Но вот дорога перебежала рельсы и вошла в лес.
Сашка и Маша никогда не видели такого множества деревьев. Со всех сторон толпились густые тёмно-зелёные ели, голубоватые с оранжевым сосны, белые берёзы и серебристые осины. Голые ветви лиственных деревьев кутались в серенький искристый пушок-иней.
Дядя Миша обернулся к детям:
– Красота, а?
У Маши глаза были большие и сияли. Но она ничего не ответила.
А Сашка спросил:
– А шибко на лосе можно?
– Ого! – сказал дядя Миша. – Дробь и порох! Ну-ка держитесь!
Он подобрал вожжи и крикнул:
– Альцес, ходу! Берегись, Ванюшка!
Сани рвануло. Лось пошёл крупной рысью.
Ванюшка встал во весь рост в дровнях, закрутил у себя над головой вожжами, закричал лошади:
– Эй-эй, ударю!
Его мохнатая лошадёнка быстро-быстро засеменила ногами, потом поднялась вскачь, но санки с ребятами лихо обогнали её – дровни стали уползать назад и скоро исчезли за поворотом дороги.
Сашка захохотал от удовольствия.
Лось широко переставлял ноги и мчал сани так легко, точно они были бумажные. Из-под копыт его вылетали куски крепкого снега.
Деревья по сторонам дороги кружились, набегали, набегали на сани и, не задевая их, разом пропадали сзади.
Ух, как хорошо было мчаться так бело-розовым морозным утром среди позолоченных солнцем стволов! Лёгкие санки подскакивали на всех неровностях дороги, птицей взлетали на пригорки – и казалось, вот-вот оторвутся от земли и поднимутся выше деревьев.
Неизвестно было, что впереди, и от этого у детей ещё больше замирало сердце.
На поворотах лось замедлял бег, и тогда детям казалось, что вот сейчас за деревьями они увидят избушку на курьих ножках, или медведя, или Руслана, которого несёт по воздуху на длинной, развевающейся бороде злой карла Черномор.
Сашке хотелось кричать от радости. Но щёки покалывало, и дух захватывало морозным воздухом. Сашка не решался открыть рта.
У большой белой поляны с кустами дядя Миша подобрал вожжи, крикнул:
– Альцес, тихо, тихо!
Лось перешёл на шаг.
Дядя Миша обернулся к детям:
– Ходко идёт? Он и по лесу так может. Ему всюду дорога, не то что лошади. Тут болото, а вот смотрите-ка.
Повинуясь вожжам, лось повернул на поляну, пошёл прямо по чистому снегу, перешагивая через кустики.
Вдруг лось встал, и в тот же миг из-под ног у него с треском и лаем вырвалась целая стая больших серебряных птиц. Дети вздрогнули от неожиданности.
Но птицы уже исчезли за кустами.
Только поднятое ими снежное облачко сверкало и переливало в воздухе красными, золотыми, зелёными искрами.
– Ах, как волшебно! – вскрикнула Маша. – Совсем как на ёлке!
– Лучше, племяшка, лучше: у вас под Новый год одна ёлка, а тут смотри их сколько. Да какие все красавицы.
– Искорки, птицы! – говорила Маша.
– Это белые куропатки. Они тут ночевали под снегом. Хорошо им там: тепло и никто не увидит.
– Здорово они лают! – хохотал Сашка.
– Это петух. Он всегда так.
Дядя Миша опять направил лося на дорогу. Они подождали Ванюшку и поехали дальше, потихоньку теперь.
Два раза лес расступался, широко открывались поля. Проехали две деревни.
Колхозники и их ребята все весело здоровались с дядей Мишей и Ванюшей. И тут, в деревнях, никто уже не удивлялся на лося, как в посёлке у станции. Ребятишки подбегали, протягивали лосю куски хлеба и кричали:
– Алька, Алька, на, возьми!
Видно, хорошо его знали.
За второй деревней начался такой густой, тёмный лес, какого ещё не было по всей дороге. Тут скоро сани свернули с большой дороги на маленькую, и дядя Миша сказал:
– Ну, вот сейчас и приедем, тётя Киля, верно, заждалась уж нас.